«Ну что вы, господин Илента! Как вы могли такое подумать? Я предпочитаю любые вопросы решать путем мирных переговоров. Просто вы так выразились, будто выплатить ваш долг без войны вам мешают некие моральные принципы. А принципы – это святое. Спокойной ночи, господин Илента».
«Салима ханум, вы неправильно меня поняли. Я вовсе не хочу войны. Я только… – только не желаю платить, но писать об этом нельзя. – Я только хочу отметить, что ваши цены предельно завышены. Крейсер стоит немногим больше триремы. А возможно, даже меньше, – он минуту подумал и стер последнюю фразу: такого предположения Салима может и не простить. – И на вашем периметре триремы были не одни. Это не мы уничтожили ваши сторожевики и станцию, а чфеварцы, с них и спрашивайте».
Миновал час, а ответ не приходил. Илента извелся. Неужели она легла спать? Как она может спать? Четыре часа до передислокации эскадры, а она спит! Силы небесные, уже три!
«Я согласен, ваши корабли – штуки в самом деле дорогие. Но к уничтожению вашей орбитальной станции мы совершенно непричастны, и было бы правильным исключить ее стоимость из общего списка».
Он и сам бы поспал, в Каланте тоже была ночь. Но заснуть сейчас он мог бы, лишь опрокинув в себя чудовищную дозу снотворного. А потом будут сниться кошмары, и проснуться не сможешь. Еще час он промаялся, то пододвигая к себе компьютер, то отодвигая его. В конце концов не сдержался:
«Салима! Вы правда спите?»
Успел отправить, прежде чем понял, как это глупо. Вот ведь!..
«Хорошо, я соглашусь с вами, что косвенный вред – тоже вред. Выставляйте счет на материальный ущерб. Но насчет морального – увольте. Мы никак не подрывали ваши устои, не терроризировали население, не оскорбляли ваше руководство. Никакого морального ущерба просто не было».
Снова мучительное ожидание.
«Силы небесные с вами, в знак доброй воли мы выплатим компенсацию родным погибших с вашего крейсера и раненым за лечение. Но сторожевики сбили не мы, этому есть документальные свидетельства. Эасцы не убили ни одного человека с ваших сторожевиков, и с орбитальной станции тоже. Я взываю к справедливости!»
Четвертый час подходил к концу, когда компьютер бибикнул – в обменнике появилось сообщение.
«Доброе утро, господин Илента».
«Эскадра уже в пути?» – желать ей доброго утра он был не в состоянии.
«Ждет приказа. Ваше последнее предложение является окончательным, господин Илента?»
Жаба сдалась. Песец – противник посерьезнее. Скрепя сердце, он написал:
«И пять процентов сверху».
«Траинитом», – уточнила она.
«У нас нет столько», – огрызнулся он.
«Но вы же не прекращаете добычу, – он так и представил ее улыбочку. Симпатичная баба вообще-то, но от некоторых ее улыбочек ком внутри встает. – Со временем расплатитесь. Без процентов, и это все, что я могу для вас сделать».
«Вы очень щедры».
Дошел ли сарказм? Может, и лучше, чтоб не дошел.
«Вы чрезвычайно мудрый и дальновидный политик, господин Илента. Увы, не каждый координатор понимает, что от темных сил надо держаться подальше и что мир выгоднее войны, как бы дорого он ни обходился».
Был ли сарказм в этих строках? Он предпочел считать, что нет.
Едва выехав за черту города, такси остановилось у ажурных кованых ворот. Анелия узнала дом, они сюда уже приезжали. Она вопросительно посмотрела на Йозефа, расплачивающегося с таксистом.
В последние дни они проводили свободное время, осматривая дома. Были разные варианты: деревенские домики с прилагающимися угодьями и хозяйственными постройками, таунхаусы, этаж в двухэтажном доме, изба в этническом стиле, вилла на берегу. Каждый раз он спрашивал: «Ну, Анечка, тебе нравится?» И каждый раз она счастливо отвечала: «Да, очень!» Что может быть лучше собственного дома? Только мужчина, с которым не страшно в нем жить. Любые стены будут теплыми, когда он рядом.
Однако Йозеф не торопился с выбором. Водил ее туда-сюда и добродушно посмеивался, глядя на ее блестящие глаза. И подметил, где они заблестели особенно ярко. Домик был не из самых дорогих и модных, и земли при нем – кот наплакал: палисадник, несколько грядок на заднем дворе, площадка для мангала, беседка и детская песочница с пластиковой горкой и разноцветными качелями. Детский уголок вроде ни к чему, если только непутевая Хеленка внуков пришлет… да вряд ли, за четыре с гаком световых года-то. На участке была еще конура, и хозяйка сказала, что можно завести собаку. На что Йозеф буркнул:
– Никакой сраной собаченьки! У меня на псину аллергия.
Но домик уютный, что правда, то правда. Кирпич, два этажа, изящные ажурные решетки на балкончиках, летняя веранда, где можно накрывать стол. На крыше – высокоэффективные солнечные батареи. Четыре комнаты, подвал для технических нужд, гараж – хоть машиной обзаводись.
Конура ему не слишком понравилась, но Анелия была очарована домом. Бог с ней, с конурой: снести – не проблема. А с детской площадкой он так и не решил, что делать.
Отпустив такси, он медленно и торжественно достал из кармана связку ключей и протянул зардевшейся Анечке. Она радостно пискнула и стала перебирать ключи, ища подходящий к замку на воротах.