Небрежно схватив солдата за ворот, Егор выволок его из строя и сходу нанес два удара в область уха, от чего тот стремглав ушел к земле.
– Еще? – спросил Бис, приводя Черенкова в чувства. – Еще, спрашиваю?
– Не надо…
– Ещё раз рот откроешь, и я тебе все зубы посчитаю, ясно?!
Черенков понимающе кивнул. В голове его всё закружилась.
– Егор, оставь до утра, – попросил сонный Кривицкий. – Время позднее, выспаться надо?
– Хорошо, – согласился Бис. – Завтра, в семнадцать часов, построение всего личного состава на 'тактическом поле'… Рота, отбой!
Выскочив в туалет, Черенков столкнулся со Стекловым, курившим снаружи.
– Стой! – приказал он. – Нашёлся? Где был?
– Пил? – признался Алексей.
– Чего хромаешь?
– Пизды получил?
– За что?
– Вроде, как за дело.
– Ну, иди тогда, раз за дело.
Внутри Егора всё кипело. Уткнувшись в подушку, он крепко зажмурился, но Черенков остался стоять перед глазами, ухмыляясь.
Через четверть часа Егор уснул.
Каждая неделя, каждый день, каждый час становились повторением предыдущего часа, дня, недели. Ощущение скорого несчастья действовало на Егора угнетающе, подпитывая это чувство чередой последних событий связанных с гибелью саперов на улицах города. С особым отчаянием и беспомощностью Егор ждал очередного поражения.
'Игра, какая-то, ей богу! День сурка, – возмущался он, вернувшись с маршрута. – Подъем, разведка с очередным подрывом, возвращение и обед – такая формула суток'.
Возвращение из опасных и бесконечных блужданий по городу в скрипучую и трепещущую на пронизывающем ветру ротную палатку уже само по себе казалось уютным счастьем. Уже не так бережно, как прежде Егор Бис открыл дневник и записал:
24 декабря 2000 года.
Повторилось вчера. Очередной подрыв на Хмельницкого. За минуту до которого я видел Саню Фёдорова недалеко от места подрыва. Успел подумать, что Федорову пиздец! От фугаса осталась воронка диаметром почти три метра, в глубину – полтора. Это четвертый радиофугас за четвёртые сутки!
В семнадцать часов Бис стоял на 'тактическом поле':
– В две шеренги, стройся!
Тактическое поле, на бровке которого построилась рота, представляло собой пустырь, за которым в густых зарослях крылись две 'двухэтажки' и водонапорная башня с квадратной крышей постовой вышки. Эта пустошь являлась северной границей дислокации бригады, за которой открывались взору огромные по площади яблоневые сады, совхозные поля, поселок Алхан-Чурский и аэропорт 'Северный'.
Тактическое поле кем–то несправедливо названное как 'поле чудес' никогда не представляло собой какой-либо тактической, тем более чудесной ценности, за исключением разве что натыканных повсюду табличек с угрожающей надписью 'Осторожно, мины!' и небольшого квадрата на его окраине площадью около пятидесяти квадратных метров, на котором, опять же кем-то неизвестным, было решено проводить практические взрывные работы с сапёрным взводом. Могло показаться странным, что периметр учебного квадрата не имел четких границ и носил исключительно условный характер, но сапёры как известно всегда относились к особой касте отрешенных или как нередко можно было услышать одноразовых, к которым как водится своя зараза не пристаёт и потому к красноречивым предупредительным знакам, белеющим в том числе и посреди учебной площадки относились несерьезно и даже с некоторым пренебрежением. Одним словом – отморозки.
Цель, которую преследовал Бис, собрав в этом месте личный состав, была проста и банальна – наказать Черенкова.
– Черенков, выйти из строя! – скомандовал Бис.
Солдат небрежно вывалился из строя и развернулся к нему лицом.
– Следуешь за мной точно вслед моего шага, дальше скажу, что делать!
С хладнокровной расчётливостью и осмотрительностью выбирал Егор Бис на подмороженной земле место для каждого следующего шага, временами совершая короткие выверенные прыжки, иногда приседая и проверяя грунт штык–ножом, уводя за собой солдата к центру поля. Черенков, ничего не понимая, неуклюже повторял командирские движения, гримасничал и дурачился над его действиями, до тех пор, пока командир не остановился и не повернулся к солдату лицом. Черенков игриво замер, балансируя на одной ноге не понимая происходящего. Совершив череду птичьих взмахов руками, наконец застыл по стойке смирно, робко приставив левую ногу к правой.
– Напрасно веселишься, – сказал сурово Бис. – Ты вообще-то на минном поле!
– Да ладно; брехня всё это! – дыша, будто собака от долгого лая, сказал Черенков, но в ту же секунду подумал: 'Если только… Чего ради старлею скакать как козлу всем на потеху? Не такой он человек. Неужели, правда, мины?' – выражение весёлости на лице Черенкова сменилось недоумением неспособным на борьбу и страдания.
В сущности, мало кто верил, что поле усеяно минами как утверждали таблички. Во–первых, потому что при проведении подрывных работ сапёры передвигались в пределах учебного квадрата совершенно свободно, не обращая внимания на границы отведенной территории. Во–вторых, на водонапорной башне через поле войсковые разведчики выставляли ночной 'секрет', пересекая поле в темное время суток без каких–либо проблем.