Пешка королевы

Тут в библиотеке из воздуха – то есть из портала, конечно – появилась стайка ведьмочек-старшекурсниц. Щебетали они, кажется, об артефакторике. Надо же, как по заказу! План в моей голове созрел моментально.

Я снял флер и встал так, чтобы они меня заметили.

Ворон наблюдал за мной слишком давно, и он бы удивился, подойди я к девушкам сам. Но все выглядело так, словно у меня просто произошел сбой в заклинании. Неопытный маг из Средних миров не удержал флер, какой же глупец! И я по-прежнему смущался, когда волшебницы окружили меня, – уж это я умел. Мой навык спутника не работал, похоже, на одной Алие, а эти девицы уже через полчаса готовы были прыгнуть ко мне в постель – все одновременно, если угодно.

Виета уселся в дальнем углу читального зала, где нас было хорошо слышно и видно, но я постарался о нем забыть. Девушки говорили об артефакторике – я же мог сыпать комплименты легко, совершенно не задумываясь. А в это время изучать какие угодно книги – хоть про сны, хоть про ментальную магию. Ворон не стал бы заклинать меня в присутствии стольких зрителей. Я был в полной безопасности.

Через два часа я понял, что делать, и обзавелся десятком приглашений в спальню, «когда ты, юный мастер, будешь свободен».

Мне даже было приятно снова почувствовать себя привлекательным. Удивительно: обычного страха перед юными аристократками я не чувствовал. А ведь они все как на подбор были из высшей нуклийской знати, в чем немедленно признались. Может, потому что в моих мыслях уже сидел Криденс с его семьей любителей интриг?

Или Алие удалось излечить меня от этого недуга?

Прощаясь с девушками, я точно знал одно: флирт – это не так уж страшно. Я никогда его не полюблю так, как Сэв, например. Но пугаться женщин, наверное, больше не буду.

А еще – Криденсу сегодня придется оставить меня в покое раз и навсегда.

За обедом Нил сухо поинтересовался, нашел ли я в библиотеке то, что искал. Потом опять предложил помощь, но я лишь с беззаботной улыбкой покачал головой. У меня все отлично. Как может быть иначе?

На самом деле все отлично, конечно, не было.

Магия похожа на уравнение со множеством переменных. То есть на задачу, но в сухом остатке, на бумаге это всегда формулы. Я знаю, очень многие волшебники со мной не согласятся. В мемуарах нуклийских Повелителей магию представляют и как краски, и как нити, и даже как вязальные схемы. Шутка нашего сознания: магия настолько необъятна, что человеческий мозг пытается, как может, ее упростить. И представляет как что-то легкое, удобное именно нам.

Я вижу заклинания как геометрические фигуры и шнуры. Или провода. А Шериада однажды призналась, что магия для нее – музыка, а заклинания – партитура.

Но универсальным языком считаются цифры – так нас учат в Арлиссе, хотя ни один волшебник не настаивает на однозначном восприятии колдовства. Другими словами, теоремы, как в школе, писать на доске не заставляют.

Схемы – другое дело, но отнюдь не каждое заклинание можно воспроизвести пентаграммой. Они просты – проще уравнений, – поэтому нам их показывают первыми.

Я еще в первый месяц, сходя с ума от своего бессилия наколдовать хоть что-то, залез в магию цифр. И вздохнул с облегчением: этот язык я знал. Нет, мне не все было понятно, и да, пришлось как следует потрудиться, чтобы хотя бы освоить азы, зато на бумаге теормагия перестала представлять для меня неразрешимую проблему. Правда, только на бумаге.

Зато теперь я мог колдовать.

Магия сложна еще и потому, что нет универсальных заклинаний. Каждое приходится подстраивать под волшебника. Наверное, это похоже на творчество: Тина как-то сказала, что несмотря на то, что общие правила соблюдены, картина, бывает, не получается. Вроде бы все учел, все знаешь, но не идет.

С магией так же. Нужна хоть капля нового, что-то только твое, чтобы подействовало. Например, в схеме это может быть банально твоя кровь. Или крючок, который рисуешь в центре только ты. Рисуешь и знаешь, что он должен там быть.

К вечеру я составил в блокноте такое уравнение, которое при большой-пребольшой удаче могло сработать и против того, кому Криденс прикажет на меня напасть, и против самого Ворона.

Но все это было лишь на бумаге.

Урок Байена еще никогда не был таким долгим и скучным.

– Демон не будет ждать, когда ты опомнишься и перестанешь витать в облаках, мальчишка! – ворчал учитель, наблюдая, как я черчу пентаграмму на небольшом участке пола, который еле-еле удалось освободить от чьих-то костей.

– Надо будет – подождет, – пробормотал я, с трудом пытаясь сосредоточиться. Мои мысли занимал Криденс.

– Что ты сказал? – удивился Байен.

– Ничего, учитель. – Я поставил в «сердце» точку и привычно вытер руки о платок. Тот весь уже был в моей крови.

– Как же вы все начинаете дерзить, когда только-только добиваетесь малейшего успеха! – Наставник изучал мою работу так, словно перед ним была не пентаграмма, а несвежий труп. Впрочем, судя по состоянию его кабинета, Байен вряд ли морщился при виде трупов. – И всех вас это губит. Помяни мое слово, мальчишка, ты ничем не лучше других.

– Вас тоже?

– Что?