— Я просмотрел твою записку о марсианах и «Аэровиде», — сказал Хэдфилд, исследуя все более глубокие закоулки своего стола. — Это очень интересная идея, но никто не может сказать мне, сработает ли она или нет, положение чрезвычайно сложное, и у нас недостаточно информации. Все сводится к следующему: какой путь даст лучший эффект — если научим марсиан сажать воздушную траву, или сделаем эту работу сами? Я решил создать небольшую исследовательскую группу для изучения этой идеи, хотя мы мало что можем сделать, пока не получим еще несколько марсиан! Я уже консультировался с Доктором Петерсеном, он займется научной стороной, а ты, я бы хотел, чтобы занимался административными проблемами по мере их возникновения — оставляя любые важные решения Уиттакеру. Петерсен — очень опытный, знающий парень, но ему не хватает воображения. Вы будете хорошо сбалансированной парой.
— Буду очень рад сделать все, что в моих силах, — сказал Гибсон, весьма довольный такой перспективой, хотя и немного нервничая, как он справится со своим возрастающим статусом.
Однако тот факт, что Шеф дал ему эту работу, обнадеживал: это означало, что Хэдфилд, во всяком случае, был уверен в нем.
За обсуждением административных дел, Гибсону стало ясно, что Хэдфилд не собирается покидать Марс больше чем на год. Он даже, казалось, с нетерпением ждал своего путешествия на землю, рассматривая его почти в свете запоздалого отпуска. Гибсон надеялся, что этот оптимизм будет оправдан исходом дела.
К концу беседы разговор неизбежно перешел на Ирэн и Джимми. Долгое путешествие на Землю даст Хэдфилду все возможности изучить своего будущего зятя, и Гибсон надеялся, что Джимми будет вести себя наилучшим образом. Было очевидно, что Хэдфилд обдумывал этот аспект путешествия со спокойным юмором. Как он заметил Гибсону, если Ирен и Джимми смогут терпеть друг друга в такой тесноте в течение трех месяцев, их брак обязательно будет удачным. А если нет — то чем скорее они узнают об этом, тем лучше.
Покидая кабинет Хэдфилда, Гибсон надеялся, что ясно выразил ему свое сочувствие. Шеф должен быть уверен, что его поддерживает весь Марс, а Гибсон сделает все возможное, чтобы заручиться поддержкой Земли.
Он снова посмотрел на скромную надпись на двери. Ее не было никакой необходимости менять, поскольку слова обозначали положение, а не человека. Примерно двенадцать месяцев Уиттакер будет работать за этой дверью, демократический правитель Марса и — в разумных пределах — добросовестный слуга Земли. Кто бы ни пришел и ни ушел, надпись на двери останется.
Это была еще одна идея Хэдфилда — традиция, согласно которой должность важнее самого человека.
Гибсон подумал, что это не очень правильно, — скромность едва ли была одной из личностных характеристик Хэдфилда, и такая табличка могла сказать о нем — чрезмерно скромный, гордец, впавший в другую крайность.
Последняя ракета на Деймос отправилась три часа спустя с Хэдфилдом, Ирен и Джимми на борту. Ирен приехала в Отель «Гранд-марсиан», чтобы помочь Джимми собрать вещи и попрощаться с Гибсоном. Она вся кипела от возбуждения и так сияла от счастья, что просто сидеть и смотреть на нее было одно удовольствие. Обе ее мечты сбылись одновременно: она возвращалась на Землю, и она уезжала с Джимми. Гибсон надеялся, что ни то, ни другое не разочарует ее, он не верил, что это произойдет.
Сборы Джимми осложнялись количеством сувениров, собранных им на Марсе — в основном это были образцы растений и минералов, собранные во время различных путешествий за пределы купола. Все это нужно было тщательно взвесить, и когда выяснилось, что он превысил лимит на два килограмма, пришлось принять несколько душераздирающих решений. Но вот наконец последний чемодан был упакован и отправлен в аэропорт.
— Не забудьте, — сказал Гибсон, — связаться с миссис Гольдштейн, как только приедете.
— Не забуду, — ответил Джимми. — Как хорошо, что ты взял на себя все эти хлопоты. Мы очень ценим все, что ты сделал — правда, Ирен?
— Да, — ответила она. — Не знаю, чтобы мы без тебя делали.
Гибсон слегка задумчиво улыбнулся:
— Ну, думаю, что ты все равно справилась бы так или иначе! Я рад, что все так хорошо сложилось, и уверен, ты будешь очень счастлива. И надеюсь, вскоре встретить тебя с Джимми на Марсе.
Пожимая Джимми руку на прощание, Гибсон вновь ощутил почти непреодолимое желание раскрыть свою личность и, несмотря на все последствия, приветствовать Джимми как своего сына. Но если бы он это сделал, то главным мотивом был бы чистый эгоизм. Это был бы акт собственничества, непростительного самоутверждения, который уничтожил бы все хорошее, что он сделал за последние месяцы.