Песнь Бернадетте. Черная месса

В газетах о таких соревнованиях сообщали под жирными заголовками на первой полосе, а не на пятой или шестой, коротко и мелким шрифтом, как о концертах скрипачей. Но это тоже нелегко – стать великим правым нападающим и чемпионом. Фредди слишком много знает о спорте, чтобы предаваться дешевым фантазиям. Он от природы хороший бегун, это так! Но ему не хватает целеустремленности, как сказал недавно тренер. Даже Филипп Мэлер, его соперник, хотя бегает и не быстрее, легче встраивается в игру и находчивее в комбинациях. А если Фредди и станет лучшим в Европе правым нападающим? Что он этим докажет Гезе де Варшани?

Что тогда остается? Вот – таинственное убийство двух старух, живших в уединении, в пригородном доме на окраине. В пику десяти лучшим детективам Скотленд-Ярда Фредди расследует это убийство, которым безуспешно занимается полиция. С высочайшей математической точностью по скудным и сомнительным уликам он вычислит неизвестное число X и, безжалостно преследуя, поймает наконец преступника, не просто бандита – кто в этом сомневался? – а мрачного духа мести. Фредди найдет последнее звено в цепи умозаключений и, торжествуя, собственными руками схватит убийцу на глазах у всего мира, изумленного и трепещущего от ужаса.

Фредди, хотя и клубился у него в мозгу этот патетический мысленный хаос, не питал ни малейшего желания расследовать таинственное убийство двух одиноких старух. Эти туманные беспорядочные мечты о значительной роли в жизни были лишь отзвуком его сонных грез. Они никак не отражали побудительную необходимость, наполнявшую его после встречи с Гезой де Варшани. На самом деле Фредди не заботился о победе своего «я». Он знал, что ему нечем обеспечить собственное величие и равноправие. Он ведь не был великим и равноправным Гезе, – наоборот, он был ниже среднего и не хотел ничего доказывать; он не хотел даже, чтобы Геза де Варшани, недосягаемый гений, высоко вознесенный над людьми, заметил его; он хотел только быть поблизости и служить Гезе. Да, служить! Фредди вовсе не находил абсурдной мысль, которая обожгла его всего, до кончиков пальцев: сейчас я спущусь и попрошу господина Ладислава де Варшани взять меня к себе слугой и секретарем. Я могу печатать письма на пишущей машинке. Папа иногда меня об этом просит. Я могу чистить обувь, пришивать пуговицы, гладить костюмы и рубашки. Ездить в поездах я мечтал с детства. Наизусть знаю расписание скорых поездов. Мадрид – Стокгольм, Палермо – Москва, София – Кельн! Составлять маршруты; сложные комбинации для меня не проблема. Я буду это делать лучше любого туристического бюро. Когда Геза отдыхает от музыки, я буду читать ему вслух серьезные книги. Я сейчас же попрошу родителей отпустить меня с Гезой. Родители знают, что больше я ни на что не гожусь. Не желаю для себя ничего лучшего, господин профессор де Варшани, чем быть слугой и секретарем вашего сына. Считать и вычислять проценты я умею.

Это был серьезный момент в жизни Фредди; он нажал на дверную ручку, чтобы сойти вниз и осуществить свое намерение. Но вышло по-другому: в дверях он столкнулся с мамой.

Мама была до крайности раздражена. В таком состоянии голос у нее становился резким, как крик павлина; в нем слышалось горячее желание оскорбить. Внезапно спадала с нее вся мудрость священного Востока, прятался куда-то Будда Гаутама с покрывалом Майи, пропадали иллюзорность явлений действительности и предосудительность желаний и чувств – короче, весь тот возвышенный мир, который мама рекламировала в женском клубе. Когда мама издавала павлиньи крики ярости, папа тихо выходил из комнаты, а Фредди вертелся на стуле от неловкости. Он чувствовал отвращение к маме, когда она вот так сердилась; она жаловалась и клокотала от бешенства:

– Фредди, это неслыханно, ты испортил этот вечер, твой день рождения, праздник, который мы с папой устроили для тебя, только для тебя. Один из величайших артистов нашего времени оказал нам честь: одаренный Богом ребенок, которого почитает весь мир, играет программу своего концерта в нашем салоне, а глупый мальчишка, бестолочь, вместо того чтобы целовать ему руки и благодарить родителей, потягивается за столом, как неотесанный слуга; ты молчишь, наполняешь до краев свою тарелку и не притрагиваешься к еде, будто мисс О’Коннор не учила тебя хорошим манерам, пока тебе не исполнилось одиннадцать; когда говорит профессор де Варшани, чье каждое слово ты, четырнадцатилетний мальчик, должен ловить как манну небесную, ты демонстративно отворачиваешься. После этого я, неисправимая идеалистка, устраиваю тебе тет-а-тет с нашим уважаемым гостем, с этим великим маленьким мастером, чтобы в беседе вы обменялись своими мнениями – но есть ли у тебя вообще свое мнение? – чтобы ты из этого вечера почерпнул что-нибудь для жизни, взял и припас для будущего. И ты, ты оставляешь гостя одного – артиста, которого нежат и лелеют короли, президенты и министры, а ты от него уходишь! Почему ты сбежал?

– Не знаю, мама, – искренне сказал Фредди.