Песнь экстаза

– Я никогда не покидал тебя, – возражает он.

Я не задумываюсь об этих странных словах. Ситуация и сама по себе странная.

Дес несколько мгновений смотрит на стеклянные гробы.

– Если бы я не был таким мягкосердечным, я бы сейчас спалил это здание вместе с гробами, воительницами и всем, что здесь есть.

В другое время эта фраза шокировала бы меня, но теперь, когда я еще чувствую прикосновение невидимых пальцев к затылку, мне кажется, что оставить спящих в сердце Королевства Ночи – большая ошибка.

Глава 20

Апрель, семь лет назад

Моя комната в общежитии превратилась в музей нашей с Десом дружбы. Под потолком натянута гирлянда молитвенных флажков, напоминание о путешествии в Тибет. На полке у кровати стоит причудливая лампа, сувенир из Марокко. На письменном столе красуется раскрашенная тыква, привезенная из Перу. В ногах кровати лежит полосатое одеяло из Найроби.

Мы путешествуем по всему миру, в основном это деловые поездки, но иногда и просто ради развлечения. Думаю, ему нравится мой детский восторг. Каждое путешествие пополняет коллекцию сувениров.

На стенах, среди моих плакатов, теперь висят рисунки Торговца. В том числе пара моих портретов. Когда я заметила, что он рисует исключительно меня, я попросила его сделать хотя бы несколько набросков Иного мира. Вообще-то, я всего лишь хотела, чтобы он перестал меня рисовать, но потом пейзажи Иного мира заворожили меня.

И теперь мою комнату украшают изображения городов, выстроенных на гигантских деревьях, бальных залов, выдолбленных в подножиях гор, чудовищ, страшных, но любопытных, и созданий таких прекрасных, что невозможно отвести глаз.

– Калли, – зовет меня Дес, и я возвращаюсь к реальности. Он растянулся на моей кровати, и край футболки немного задрался, так что виден его накачанный пресс.

– Угу? – мычу я, раскачиваясь в компьютерном кресле.

Он молчит пару секунд.

– Если я сейчас спрошу тебя кое о чем, ты ответишь мне откровенно?

До этого момента мы вели легкомысленный разговор ни о чем, поэтому я, ничего не подозревая, отвечаю:

– Конечно.

Дес вздыхает и спрашивает:

– Что на самом деле произошло в ту ночь?

Я замираю в кресле и чувствую себя так, словно тело окаменело.

Ему не нужно уточнять, о какой именно ночи идет речь. Мы оба знаем: он говорит о нашей первой встрече.

О той ночи, когда я убила человека.

Я качаю головой.

– Тебе нужно об этом поговорить, – продолжает Дес, закинув руки за голову.

– Ты что, внезапно превратился в психоаналитика? – спрашиваю я гораздо более раздраженно, чем мне хотелось бы. Я просто не могу говорить о ночи.

Дес протягивает руку, сжимает мои пальцы. Он использует тот же трюк, который я десятки раз применяла против него: физический контакт.

Я пристально смотрю на наши сплетенные руки и, как это ни странно, прикосновение его горячих пальцев успокаивает меня.

– Дорогая, я не собираюсь тебя осуждать.

Я заставляю себя поднять голову, взглянуть Десмонду в глаза. Мне хочется умолять его не расспрашивать дальше. Мои демоны беснуются, трясут прутья решетки. Он просит меня открыть клетку, выпустить их, и я не знаю, смогу ли я сделать это.

Но когда наши взгляды встречаются, и я вижу на лице Торговца терпеливое дружеское выражение, я говорю совершенно не то, что собиралась сказать.

– Он пришел за мной, как обычно; он делал это всегда, когда напивался. – Я глотаю ком в горле.

Вот черт, неужели я действительно говорю это вслух.

Я не готова об этом говорить, но говорю, хотя разум приказывает мне молчать; мне хочется излить душу, и я не слушаюсь голоса разума. Я хранила этот секрет много лет. Пора сбросить бремя.

Я опускаю голову, смотрю на наши руки, и поддержка Деса придает мне сил.

– То, что произошло в тот вечер, должно было случиться. Рано или поздно. Все началось за несколько лет до убийства. – Тогда сирена еще не могла меня защитить.

Для того чтобы он понял, я должна начать с самого начала. Дес спрашивал об одной ночи, но невозможно объяснить все, не рассказав о сотнях ночей, предшествовавших ей.

– Мой отчим… насиловал меня… годами.

Я заставляю себя вернуться в мрачное прошлое, которого больше нет, и делаю то, что, как мне казалось, я никогда не смогу сделать. Рассказываю ему. Все отвратительные подробности. Потому что об этом невозможно говорить намеками.

Я говорю о том, что по вечерам я в страхе смотрела на дверь спальни, что едва не обмочилась несколько раз, видя, как поворачивается дверная ручка. О том, что меня до сих пор преследует резкий запах его одеколона и мерзкий перегар.

О том, что сначала я плакала, иногда умоляла его не трогать меня. О том, что мольбы и слезы не помогали. О том, что со временем я смирилась и подчинялась ему без сопротивления, и о том, что именно это до сих пор причиняет мне самую сильную боль.

Уйдут ли когда-нибудь страх и отвращение? А стыд? Конечно, умом я понимаю, что не следует винить себя. Но иррациональное чувство вины сильнее; в глубине души я так и не смогла поверить в то, что виноват только он. А я пыталась, видит Бог.