Песнь Кали

Мы с Чаттерджи удивленно повернулись к ней.

– Я совершенно не согласна, мистер Чаттерджи, – сказала она. – По-моему, это проблема культуры, во многих отношениях присущая Индии, если не одной Калькутте.

– Неужели? – Чаттерджи забарабанил пальцами сложенных вместе ладоней. Несмотря на самоуверенную улыбку, его явно удивляло и раздражало то, что ему противоречит женщина. – Что вы имеете в виду, миссис Лузак?

– Что ж, поскольку, судя по всему, сейчас вполне уместно иллюстрировать гипотезы случаями из жизни, – тихо сказала она, – позвольте мне рассказать о двух происшествиях, которые я наблюдала вчера.

– Извольте. – В улыбке Чаттерджи появился оттенок гримасы.

– Вчера я завтракала в открытом кафе в «Оберое», – начала она. – Мы с Викторией сидели за столиком одни, но в кафе было много народу. За соседним столиком расположились летчики из «Эйр Индия». В нескольких футах от нас женщина из касты неприкасаемых подстригала траву ручными ножницами…

– Прошу прощения, – перебил Чаттерджи, и теперь уже неприятная гримаса явственно проступила на его гладком лице. – Мы предпочитаем говорить «лицо определенного класса».

Амрита улыбнулась.

– Да, я это знаю, – сказала она. – Определенный класс, или Хариджан, «Возлюбленные Бога». Я выросла при этих условностях. Но это не более чем эвфемизмы, мистер Чаттерджи, и вам это хорошо известно. Она относится к Определенному классу, потому что появилась на свет в этой касте и в ней же и умрет. Ее дети почти наверняка проведут жизнь за той же холуйской работой, что и она. Она – Неприкасаемая.

От улыбки Чаттерджи повеяло холодом, но он не стал больше перебивать.

– Одним словом, она приседала, подрезала по травинке за раз, передвигаясь по двору походкой, которая показалась мне очень болезненной. Никто не замечал ее. Она была так же невидима, как и трава, которую она подстригала.

Накануне ночью с галереи упал электропровод. Он повис над газоном во дворе, но никто и не подумал починить линию или отключить ток. Официанты просто пригибались, проходя в сторону бассейна. Неприкасаемая женщина наткнулась на него во время работы и хотела убрать с дороги. А провод был неизолированным.

Когда она до него дотронулась, ее сильно тряхнуло, но она не смогла выпустить провод из рук. Боль, наверное, была адская, но она издала лишь один страшный вопль. Она буквально извивалась на земле, убиваемая током прямо на наших глазах.

Я говорю «на наших», мистер Чаттерджи. Официанты стояли сложив руки и смотрели. Рабочие на возвышении рядом с этой женщиной безучастно поглядывали вниз. Один из летчиков рядом со мной отпустил какую-то шутку и снова принялся за кофе.

Я не очень-то быстро соображаю, мистер Чаттерджи. Всю свою жизнь я старалась повернуть так, чтобы другие делали за меня даже самые простые вещи. Я всегда просила сестру покупать для нас билеты на поезд. Даже сейчас, если мы с Бобби заказываем пиццу на дом, я прошу его позвонить по телефону. Но когда прошло с полминуты и стало ясно, что никто во дворе – а там было не меньше дюжины мужчин – не спасет бедняжку от смерти, я сорвалась с места. Особого ума или смелости не потребовалось. Возле двери стояла метла. Я убрала провод с ее руки при помощи деревянной ручки.

Я уставился на свою жену. Амрита мне об этом ничего не сказала. Чаттерджи как-то растерянно кивал, но я первым обрел дар речи.

– Она сильно пострадала?

– По всей видимости, нет, – ответила Амрита. – Был разговор, чтобы послать ее в больницу, но через пятнадцать минут она уже снова подстригала траву.

– Да-да, – заговорил Чаттерджи. – Все это очень интересно, но не должно рассматриваться вне контекста…

– Второй случай произошел примерно через час после этого, – ровным голосом продолжала Амрита. – Мы с одной моей подругой покупали сари возле кинотеатра «Элита». Пробка тянулась на несколько кварталов. Посреди улицы стояла старая корова. Люди кричали и сигналили, но никто не пытался сдвинуть ее с места. Вдруг корова стала мочиться, выпустив на улицу целый поток. На тротуаре возле нас стояла девочка – очень милая девочка лет пятнадцати, в свежей белой блузке, с красной косынкой. Эта девочка тут же выбежала на проезжую часть, погрузила руки в поток мочи и плеснула себе на лоб.

В тишине слышался лишь шелест листвы. Чаттерджи посмотрел на свою жену, перевел взгляд обратно на Амриту. Кончики его пальцев бесшумно барабанили друг о друга.

– Это и есть второй случай? – спросил он.

– Да.

– Миссис Лузак, хоть вы с детства и не были в своей стране – в Индии, – вы наверняка должны помнить то уважение, которое мы питаем к коровам как символам нашей религии?

– Да.

– И вам должно быть известно, что не все люди в Индии разделяют…, э-э-э…, страх западного человека перед идеей классовых различий.

– Да.

– А разве вам неизвестно, что моча…, особенно моча человека…, по мнению многих местных жителей, обладает сильными духовными и медицинскими качествами? Знаете ли вы, что наш нынешний премьер-министр, мистер Мораджи Десаи, каждое утро выпивает по несколько унций своей собственной мочи?

– Да, я это знаю.