Песнь Кали

Я кивнул, подавив в себе желание признаться ему, что зачитанное описание вполне подошло бы для районов в южной части Чикаго, где я вырос. Мне все-таки казалось, что стоит сделать еще одну попытку прояснить свою точку зрения.

– Это очень верно, мистер Чаттерджи. Я понимаю значение сказанного вами. По дороге сюда я думал примерно о том же, а вы расставили все акценты. Но должен добавить, что за время нашего краткого пребывания здесь я ощутил нечто…, есть в Калькутте нечто иное. Не могу точно определить, что это. Странное ощущение…, насилия, пожалуй. Ощущение насилия, бурлящего прямо у поверхности.

– Или, может быть, безумия? – ровным голосом спросил Чаттерджи. Я ничего не ответил.

– Многие потенциальные интерпретаторы нашего города, мистер Лузак, отмечают это мнимое ощущение всепроникающего насилия. Видите ту улицу? Да, именно ту?

Я проследил за направлением его пальца. Запряженная быками повозка двигалась по пустынному переулку. Если убрать тащившуюся повозку и баньяны с многочисленными стволами, то подобный вид можно было бы отнести к старому, изрядно обветшавшему району любого американского города.

– Да – сказал я. – Вижу.

– Некоторое время тому назад я сидел здесь за завтраком и наблюдал, как там убивали семью. Нет, «убивали» – не то слово. Их кромсали, мистер Лузак, кромсали. Там. Именно на том месте. Где сейчас проезжает повозка.

– Что же произошло?

– Это было во время столкновений индусов и мусульман. Там, у местного врача жила бедная мусульманская семья. Мы привыкли к ним. Глава семьи был плотником, и мой отец неоднократно пользовался его услугами. Их дети играли с моим младшим братом. Потом, в 1947 году, во время самых ожесточенных столкновений они решили перебраться в Восточный Пакистан.

Я увидел, как они едут по улице в телеге, запряженной лошадью. Их было пятеро, в том числе и самый маленький на руках у матери. Я как раз завтракал, когда услышал шум. Их перехватила толпа. Мусульманин спорил. Напрасно он ударил плеткой вожака того сборища. Толпа подалась вперед. Я сидел на том самом месте, где сейчас сидите вы, мистер Лузак. Мне было очень хорошо видно. Те люди пустили в ход дубинку, булыжники, голые руки. Вполне возможно, и зубы. Когда все закончилось, плотник-мусульманин и его семейство превратились в грязные кучи посреди улицы. Погибла даже их лошадь.

– Боже праведный, – только и произнес я и, нарушив наступившую тишину, спросил:

– Вы хотите сказать, мистер Чаттерджи, что согласны с теми, кто усматривает в этом городе налет безумия?

– Совсем напротив, мистер Лузак. Я упомянул об этом инциденте, поскольку в той толпе были… И остаются…, мои соседи: мистер Гольвалькар, учитель; мистер Ширшик, пекарь; старый мистер Мухкерджи, что работает на почте рядом с вашей гостиницей. Они были обычными людьми, мистер Лузак, которые вели нормальную жизнь до того прискорбного случая и которые после вернулись к нормальной жизни. Я упомянул об этом, потому что сей факт доказывает глупость любого, кто делает из Калькутты эпицентр бенгальского безумия. Про любой город можно сказать, что в нем есть «насилие, бурлящее прямо у поверхности». Вы видели сегодняшнюю газету на английском?

– Газету? Нет.

Чаттерджи развернул газету, лежавшую возле сахарницы, и подал ее мне.

Местом действия заметки на первой полосе был Нью-Йорк. Накануне вечером там произошла авария в электросетях, самая серьезная авария со времени полного отключения электроэнергии в 1965 году. Как по команде, по гетто и бедным районам города разлилась волна грабежей. Тысячи людей приняли участие в явно бессмысленных актах вандализма и хищений. Под одобрительные выкрики из толпы целые семьи разбивали витрины магазинов и тащили все, что можно было унести – телевизоры, одежду. Сотни из них были арестованы, но мэрия и полиция признали свое бессилие перед лицом проблемы такого размаха.

Были здесь и перепечатки из американских газет. Либералы видели в этом возрождение социального протеста и поносили спровоцировавшие его дискриминацию, бедность и голод. Консервативные комментаторы ядовито указывали на то, что голодные люди не станут воровать в первую очередь стереосистемы, и призывали к решительной борьбе с правонарушителями. Аргументированные комментарии казались бессмыслицей на фоне извращенной спонтанности самого события. Все выглядело так, будто большие города защищены от повального варварства лишь тонкой стеной электрического света.

Я передал газету Амрите.

– Ужасно, мистер Чаттерджи. Ваша точка зрения хорошо обоснована. Я, конечно, не хотел выставить себя слишком самоуверенным в том, что касается проблем Калькутты.

Чаттерджи улыбнулся и снова сложил ладони вместе. В его очках отражался серый свет и темные очертания моей головы. Он слегка кивнул.

– Насколько вы понимаете, мистер Лузак, это проблема городов. Проблема, усугубляемая уровнем нищеты и нравами иммигрантов, наводнивших город. Калькутта переживает буквально нашествие необразованных чужаков. Наши проблемы вполне реальны, но мы не видим в них ничего уникального.

Я молча кивнул.

– Я не согласна, – вмешалась Амрита.