Песнь крысолова

Плазмы над танцполом транслируют странные изображения: фигуры людей, фазы луны и волчью пасть. Новая причуда Мельхиора… Вертекс идет сквозь людей, когда я его вижу, мне спокойнее.

Внезапно кажется, что за ним мелькнуло чье-то белое, страшное лицо, смотрящее прямо на меня. Но движение век – и оно исчезло.

– Тебя надо накачать еще сильнее, – проницательно замечает он, перепрыгивая через стойку на свою сторону. – Сделаю свое фирменное пойло.

Он возится под баром, что-то мешает, подмигивает. Швед улыбается ему, как акула: уже запал. Виртуозным движением руки Вертекс выставляет перед нами шесть дымящихся шотов с чем-то токсично-зеленым. Мы разбираем их и выжидающе смотрим друг на друга.

– На счет «три»! – говорит пухлик.

– Раз, два… – считает шведский бог. – ТРИ!

– Увидимся на другой стороне, – с улыбкой говорит мне Вертекс.

Мы опрокидываем шоты позже других. Растворяемся в фазах луны.

* * *

«Что-то зловещее. В тебе есть что-то зловещее».

Что?

Вспышки света, походящие на разряды молний, высвечивают мир лишь на короткие доли секунды. Надо мной чудовище с белым лицом, и его нос скользит по моей шее.

Красные глаза похожи на кровавые пятна и отливают неоном. Кто-то заглядывает мне в душу, хотя это взор слепого. Веки не мигают, фокуса нет.

«Что ты, черт возьми, такое?» – проносится в голове, и буквы точно оставляют след внутри черепной коробки.

Мне страшно. Мне никогда не было так жутко. Чувство идет откуда-то из желудка. Ноги пропали. Уйти бы…

Почему я ничего не слышу? Ни музыки, ни смеха… Вокруг вакуум, где есть только я и эта жуткая белая тварь. Ее руки упираются в стену, в которую я вжалась, и я не могу сделать шага в сторону. Смотрю, как кролик на удава.

Тварь медленно обнюхивает мои волосы, затем отстраняется – даже деликатно и кротко. В те моменты, когда я ее вижу, кажется, что сейчас она начнет меня есть.

Внезапно возвращается ощущение ног, они точно оттаяли. Плашмя падаю на пол, потом ползу. Вижу всюду опрокинутые стулья, а в ладони впиваются осколки. Пир закончился, осталась только чума.

Меня хватают за ногу и держат. Оборачиваюсь, и прожектор над головой услужливо выстреливает неоновым лучом в большую белую тварь.

«Нет. Это человек», – внезапно пронзает страшная догадка.

У него есть руки, ноги и даже какая-то одежда, но в лице застыло звериное выражение. Он стискивает мою ногу, и я беззвучно кричу. Почему-то боль ощущается слишком явственно, как будто я только из нее и состою.

Немигающе глядя на меня, оно начинает медленными рывками подтаскивать к себе. Ладони оставляют на полу влажный след.

По дороге я ухватываю полуразбитую бутылку, и, как только оказываюсь рядом с существом, втыкаю ее куда-то под грудь. Оно отскакивает, и его рот искривляется, обозначив острые клыки.

Больно. Тебе тоже больно.

Хватка слабеет, а я бегу прочь из этого немого фильма. Но почему-то знаю, что оно найдет меня. Куда бы я ни пошла.

Оно узнало мой запах.

* * *

Холодно. Как же ломит кости.

В глаза бьет свет, от которого я отвыкла, но сейчас он свидетельство того, что я жива. С трудом поднимаюсь на локтях и смотрю на внутренний двор. Снег? Давно я его не видела…

Позже понимаю, что это рваная в клочья бумага из опрокинутого бумажного контейнера, которую ветер гоняет по всему двору.

Вся одежда в пыли, на черном это заметнее всего. Я точно каталась всю ночь по земле. Осматриваю ладони в мелких ранах. Осколки застряли меж пальцами, и я проклинаю себя за то, что вообще решила ими пошевелить. Но куда больше меня пугает правая рука. Она залита кровью, и явно не моей – на ней нет увечий. Высохшие струи убегают под изодранный рукав блузки.

Что произошло? Почему я очнулась на заднем дворе?

Память подает прерывистые сигналы. Последним четким воспоминанием было лицо Вертекса сквозь зеленый дым и наше обещание.

«Увидимся на другой стороне».

Это утро после. Когда заканчивается вечеринка, спадают все маски, и ты понимаешь, что вокруг не неоновый свет, а грязь, блевотина и мусор.

Внезапно вижу, что из фургона ближайшего автомобиля с логотипом пива выглядывает чье-то испуганное лицо. Кажется, это божественный швед. Сейчас он похож на испуганного мальчишку с потекшим макияжем. Надеюсь, он хотя бы совершеннолетний.

Машу ему, и парень неловко вылезает наружу.

– В чем дело? – нервно спрашивает меня швед на английском. – Я не помню, что произошло!

– Я тоже… – растерянно отвечаю я.

Надо вернуться вниз. Даю ему знак следовать и направляюсь к грузовому лифту. Мы со шведом едем вниз, и уже сквозь решетку я вижу, что кто-то стоит на другой стороне.

– Вертекс!

Он крепко стискивает меня, выглядя потерянным и каким-то обескровленным.

– Ты не ранен?

– Нет… Лео?

Тот испуганно смотрит на него и мотает растрепанной головой.

– Почему мы оказались там? Неужели так напились? – недоверчиво спрашиваю я.

Вертекс почему-то молчит, словно язык проглотил. Не похоже на него.

– Что произошло? – резко вопрошаю я.