Песнь крысолова

«И я. Но у Сюзанны аллергия. У нас есть рыбки».

«Хочу котенка, чтобы посмотреть, что у него внутри», – непосредственно сообщила она и наткнулась на мой остановившийся взгляд.

«Внутри него то же, что и у тебя», – осторожно ответила я, слегка напуганная ее ответом, но вида не подала.

«Тогда хочу знать, что у меня».

Я решила показать ей анатомический атлас и рассказать о строении скелета и внутренних органов. О различиях между насекомыми, животными людьми. Родика внимательно слушала и под конец спросила:

«То есть… мне надо порезать себя, чтобы увидеть, что внутри?»

«Ты уже увидела. В книжке».

«Это не так выглядит».

«Нет, так».

Родика насупилась, а затем спросила:

«Будет больно, если я так сделаю?»

«Да. Очень».

«А другим? Котенку?»

«И ему тоже будет очень больно, – уже жестко сказала я. – Не смей так делать».

«Но, если больно ему, а не мне, тогда можно?» – продолжала она с неумолимым упорством.

Я не выдержала и подняла к себе ее голову.

«Не смей причинять боль другим. У тебя нет права».

«Ты думаешь, что можно причинять боль только себе. Поэтому и кусаешь себя. Я маме скажу».

После этого я не разговаривала с ней неделю. И молилась, чтобы ей не попалась ни одна кошка или собака. Мне не нравился ее интерес, вопросы и формулировки.

Потом у нас пропали все рыбки. Их нашли распотрошенными на заднем дворе. Сюзанна пытала меня, и я выдала Родику, потому что надеялась, что, если вся семья ополчится на ее жестокость, она одумается. Вместо этого мы купили еще один выводок гуппи. А Родика смотрела на меня с торжеством.

С этими рыбами, к счастью, ничего не произошло.

«Потому что они скучные», – все, чего мне удалось от нее добиться.

Когда ей было шесть, я сознательно стала проводить с ней меньше времени. Я любила ее, но перестала понимать. И меньше всего хотела видеть в человеке, который был мне близок, что-то злое. Зло любить не получается. Наверное, я хотела сохранить свою любовь к ней.

Родика это заметила и стала искать моего внимания как заведенная. Она ходила за мной хвостиком, провоцировала, кидаясь едой или пряча мои вещи. Приходила в мою комнату и переворачивала все вверх дном. Тогда я стала запираться на ключ по вечерам. Мне уже было тринадцать, но я по-прежнему ни с кем не общалась в школе. Моя жизнь напоминала тихое существование в себе и своих маленьких увлечениях. Для Эдлеров я стала кем-то вроде милой племянницы: так ко мне стали относиться. Иногда я грустила о моих первых годах в этом доме и мечтала снова стать плацебо для Сюзанны. Мне нравилось, что раньше я была полезнее.