Песнь ледяной сирены (СИ)

Как только метелица закрыла за собой дверь и запечатала замок прикосновением ладони, Сольвейг подошла к камину с пойманной в ловушку цепей саламандрой. Охая от обжигающей боли, попыталась ее освободить. Холод ей все равно не страшен, а бедные ящерки обречены на страдания и неволю. К разочарованию Сольвейг, ничего не вышло. Будь с ней голос сирены, заморозила бы цепи до основания, а после разбила бы их как обычный лед. А без силы Песни у нее оставались только хрупкие человеческие руки.

Сольвейг вздохнула с сожалением и легла на перину. Бедные Хильда с юной швеей… Выбор у них не прост, и каждый вариант не без изъяна: или заснуть на холодной, но мягкой перине, или на согретом, но ужасно твердом каменном полу у камина. Сольвейг заставила себя отрешиться от всех прочих мыслей и закрыла глаза. Ее и свободу вдали от Полярной Звезды, в их домике, наполненном музыкой скрипки и мелодичным голосом Летты, разделяла такая малость!

Одиннадцать платьев, сшитых из снега, инея и льда.

Глава шестнадцатая. Вендиго

Паутина, как живая, пробежала вверх по ноге, опутывая броню-«кокон». Пришлось осадить ее огненным прикосновением. Выпрямившись, Эскилль натолкнулся на мертвый взгляд незнакомца, плотно закутанного в кокон из серебристой паутины. Даже его рот был заклеен тонкими нитями, а в глазах, выделяющихся на бледном лице, застыл ужас.

В ворох мерзлой паутины едва не вляпался и Нильс. Аларика, держась на расстоянии от кокона, с хмурым видом его изучала.

Такую паутину – тонкую, кружевную, холодную на ощупь и похожую на прочную ледяную сеть, не оставляют обычные членистоногие. Эскилль с содроганием вспомнил инеевых пауков, которые встретились ему в одном из патрулей. Огромные, доходящие до середины бедра, с белой шерстью на лапах, они плевались холодным ядом, парализующим жертву, а затем опутывали паутиной и как в прочном мешке утаскивали ее в свои пещеры.

Замотанному в кокон бедолаге не повезло встретить инеевых пауков. Впрочем, в своей беде он был совсем не одинок. Слишком часто в последнее время в Ледяном Венце находили человеческие останки, опутанные инеевой паутиной.

Эскилль мрачно переводил взгляд с новехонькой, но уже окровавленной брони на висящие на шее защитные обереги, а с них – на перевитый ледяной лозой добротный меч. История повторялась: очередной убитый в Ледяном Венце пришел сюда не случайно. Не заблудился, не был обманут духами зимы. Пришел сам. А перед этим выковал меч у кузнеца (или вынул из сундука фамильный, принадлежащий деду или отцу). Так думать Эскиллю позволяло довольно хилое телосложение жертвы Сердцевины и мозоли от рукояти на вывернутой кверху ладони. Перед ним был не охотник и не страж.

Но он все-таки пришел в самое сердце леса, кишащего и исчадиями льда, и духами зимы.

Зачем?

На озвученный вопрос ни Нильс, брезгливо смахивающий с себя остатки инеевой паутины, ни Аларика, задумчиво глядящая вдаль, не ответили.

Эскилль расстелил на снегу сделанную им карту. Не слишком аккуратную: как бы ни была тонка зачарованная кожа его перчаток, рисовать в них непросто. А без них велик риск, разволновавшись, превратить в пепел результаты долгих часов работы.

На карте, где были отмечены уже изученные ими места, сличенные с маркерами на деревьях, Эскилль поставил новую метку – найденное ими тело в коконе-шкатулке.

– Думаешь, он тоже станет исчадием льда? – спросила Аларика. – Твоя вера сулит такой исход?

– Да, – хмуро отозвался Эскилль. – И за это Хозяина Зимы я ненавижу даже больше, чем за то, что он превратил Крамарк в остров вечной мерзлоты.

– Хочешь сказать, наш остров не всегда был таким? – скептически отозвался Нильс.

– Святое пламя, тебе сказки в детстве не читали? – всплеснула руками Аларика.

Он смешно скривился.

– Никогда не любил сказки.

Эскилль недовольно бросил им обоим:

– Это не сказки. Это история нашего острова, хоть и полузабытая за давностью лет.

– Брось, ты же не можешь всерьез утверждать, что в Фениксовом море и впрямь спит Феникс, а сверженный им Хозяин Зимы когда-то заморозил целый остров и… что? Впитался в землю, как вода?

Эскилль усмехнулся – Нильс явно лукавил, делая вид, что легенды Крамарка ему не известны. Или и впрямь знал лишь ту, что повествовала о противостоянии воплощений двух противоположных стихий – огненной и ледяной.

– А ты думаешь это, – Эскилль обвел руками пространство, – и есть весь наш мир? Снежные пустоши с ледяными скалами и россыпью городов, огороженные Фениксовым морем?

Нильс пожал плечами.

– Ну… да.

– Но что-то же должно быть там, за ним, на Большой Земле.

– А если ничего больше не осталось? – непривычно тихий голос Аларики вклинился в жаркий спор двух друзей.

Эскилль нахмурился. Не нравилась ему обреченность, что сквозила в словах охотницы.

– О чем ты?