Песнь ледяной сирены (СИ)

Средняя пожала скрытыми шубкой плечами.

– Кажется, хочет знать, как нас зовут.

Духи зимы рассмеялись нестройным хором.

– Ох уж эти странные людские забавы. Мы же ветры. Зачем нам имена?

– Если тебе угодно, у нас уже есть имена – вьюга, пурга, поземка или метелица.

Сольвейг удивленно поморгала. Разве они не хотели отличаться друг от друга – одна метелица от другой? Разве не хотели быть ни на кого не похожими и вписать свое имя в историю своего народа? Или дети Хозяина Зимы не нуждаются в памяти о них?

Три духа зимы и потерявшая голос ледяная сирена продолжили путь. Сольвейг больше не задерживала метелиц.

В комнатушке, в которую ее привели, было лишь две швеи. И обе они были людьми – без малейшей примеси ледовой крови. Сольвейг поняла это с первого взгляда: по их бледным лицам, по стиснутым зубам и дрожащим пальцам. Они не могли согреться здесь, в промерзшей до основания башне, со снежным полотном на коленях и ледяными бисеринами, рассыпанными вокруг словно конфетти, которым бросались друг в дружку дети на празднике Возрождения, посвященном легендарному Фениксу.

Все же здесь было теплей, чем на верхних этажах, почти под облаками. Отчего, гадать не пришлось: в комнате причудливой формы – круглой, но с четырьмя скошенными углами, стояло два камина. К одному из них тонкими цепями были прикованы саламандры. Создания свободолюбивые, они не терпели подобного обращения, но, очевидно, им просто не оставили выбора. Сольвейг оторопела. Ей, сирене, что хранила внутри силу ледяной стихии, была невыносима сама мысль о таком ужасном отношении к созданию стихии огненной.

«Зачем они… так?» – ошарашено подумала она. И тут же поняла – вряд ли саламандры по собственной воле, по одному только зову, явятся в башню духов зимы.

– Пожалуйста, призовите еще саламандр, – просительно шепнула юная швея с двумя длинными темно-русыми косами. Кивнула в сторону почти погасшего камина.

Сестры-метелицы больше не улыбались. Глядя на швею своими пронзительными голубыми глазами, медленно покачали головой. Удостоила ответом девочку с косами только средняя метелица.

– Будет слишком жарко. Материал растает. Даже несмотря на наши чары, он и без того едва выдерживает ваши прикосновения.

От самих ее слов, от взгляда и тона веяло холодом. Девочка с косами вжала голову в озябшие плечи.

Сестра-метелица кивнула старой швее:

– Дай ей инструменты и обучи всему.

За духами зимы закрылась дверь – тонкое ледяное стеклышко. Ни одна из метелиц, уходя, на Сольвейг даже не взглянула. Она растерянно повернулась к швее со светлыми – но не инеевыми – волосами и паутинкой морщин на лице.

– Хильда меня звать, – вздохнула та. – И чего вас, мелочь, так и тянет в эту треклятую башню?

Из короткой фразы Сольвейг сделала два вывода. Первый: Хильда здесь давно, и не раз наблюдала, как одна швея сменяет другую. Второй: большинство из них были совсем молоденькими – как сама Сольвейг или девочка с косами, что сейчас, ежась, шила.

Сколько же людей, что пропадали в снежных пустошах и лесах Крамарка, оказывались в Полярной Звезде?

– Ледяная, что ли? Сирена? – хмуро заметила Хильда, оглядев ее серебрящиеся волосы и легкий наряд. – Чего ж ты здесь забыла?

Сольвейг пожала плечами. У каждого из тех, кто когда-либо находился в этой комнате, были свои причины на то, чтобы согласиться работать на духов зимы в Полярной Звезде. Ей мучительно хотелось расспросить швей: неужели и их сестры-метелицы, вьюги-плакальщицы и пурги-пересмешницы спасли из холодных лап неминуемой смерти и привели сюда? Жаль, немота была плохим подспорьем любопытству.

Ей всучили в руки полотно из самого настоящего снега – будто осторожно вырезали корочку наста или крупинки рыхлого снега под ним связали между собой. Материя оказалась мягкой и пушистой, словно мех, но холодной, узнаваемой. Рассыпаться в руках она не спешила. Сольвейг оторвала от края и положила на палец одну хрупкую снежинку, поднесла ее к глазам. Прищурившись, она смогла рассмотреть исходящее от нее свечение – шлейф чьих-то искусных чар. Сверху Хильда положила рулон тонкий и ажурный, словно снятое со стен башни инеевое кружево. Последними в руки Сольвейг легли тонкие, словно человеческий волос, серебристые нити.

– Отлитый во льду лунный свет, говорят, – хмыкнула Хильда. – Врут, наверное. Но скрепляют они на славу.

Сольвейг разложила на полу снежную ткань. Ножницами каждой швее служил кусок льдины, заточенный ветрами до бритвенной остроты. Иголкой – заостренная на конце и явно зачарованная хвоинка. Впрочем, зачарованным здесь, в Полярной Звезде, был даже воздух.

– Наш труд ручной – ткацкие станки для такой тонкой работы не годятся, – со вздохом сообщила Хильда, чьи руки покраснели от холода. – Зато мерки снимать не надо. Хорошо, когда твои заказчицы – ветра. Втиснутся в любой наряд.