Песнь ледяной сирены (СИ)

Да, она не из тех, кто спешит делиться с окружающими своими бедами, и все же Эскилля это задело. Пусть он не сам рассказал Аларике о своей тайне, но благодаря вьюге серафим была в нее посвящена. Видимо, этого не достаточно, чтобы доверить ему свой секрет.

Эскилль оставил попытки разговорить Аларику. Если она захочет ему открыться… он будет рядом.

– Нильс вызвался пойти со мной в Сердцевину. Если хочешь, мы пойдем туда вдвоем, а ты поохотишься в Ледяном Венце… или останешься в Атриви-Норд.

– С чего бы это? – Аларика, как сухой трут, вспыхнула мгновенно.

– Я просто подумал, что тебе нужно восстановиться.

Она горделиво вскинула голову, отчеканила:

– Я – огненный серафим. Духи зимы сколько угодно могут за мной охотиться, зиму в свое сердце я не впущу.

Он пожал плечами. Красиво сказано, патетично – в духе его отца, который любил подобные речи. Сам Эскилль не был мастером слова. Огонь за спиной, верный меч в руку – это тот язык, на котором он говорил.

Значит, в Сердцевину завтра они отправляются втроем. Очередной патруль, продиктованный не приказом капитана, а их личными мотивами, расставит все на свои места. Битва с исчадиями льда покажет, лжет ли Аларика или Эскилль напрасно подвергает сомнению ее слова.

Кружил снег – пушистый и спокойный, словно прирученный лисенок. Падал и падал, засыпая тренировочную арену во внутреннем дворе. По пути в казармы Эскилль вдруг понял, что тихонько напевает. Где он мог слышать эту мелодию?

Ну конечно. Ледяной Венец. Чарующая мелодия скрипки. И прекрасная незнакомка – сирена, лишенная голоса.

С той поры, как Эскилль увидел скрипачку, она не исчезала из его головы. Мысли о ней сменялись другими, но возвращались снова и снова. Возвращались, чтобы заставить сердце биться чуть чаще, чтобы оживить покрытые пылью лет воспоминания: маленький Эскилль, зачарованно наблюдающий за еще совсем молодой мамой с улыбкой на лице и скрипкой, прижатой к подбородку.

Эскилля всегда манила музыка, хотя он сам был невероятно бесталанен. Может, именно поэтому музыкально одаренные люди так его завораживали. Они как ветер в горных пиках – импульсивны, неуловимы, недосягаемы.

Когда мать Эскилля перестала играть, музыка навсегда исчезла из его жизни. Были другие звуки – лязг мечей, боевые выкрики сотоварищей, шипение огня, столкнувшегося с ледяной кожей исчадий. Но истинное волшебство – то, что призвано не убивать, а созидать, и созидать прекрасное – исчезло… До того дня, когда в жизни Эскилля появилась очаровательная скрипачка.

Мысли о ней, прочно засев в голове, теснили мысли о Сердцевине: готовясь к завтрашнему походу, он в очередной раз просматривал карту с новыми метками, оставленными на ней до памятной снежной бури. С мыслями о ледяной скрипачке Эскилль открывал дверь на стук. И лицо загадочной немой незнакомки наложилось на не менее прекрасное лицо, сдвоив их, таких разных, на мгновение.

– Что ты здесь делаешь? – удивленно спросил он.

Эскилль ждал отца. На худой конец, Нильса. Но уж точно не Аларику.

Она влетела в комнату – порыв огненного ветра, прячущий свои крылья. Но, будто пойманная в невидимые силки, остановилась на полпути. Бледные губы поджаты, меж бровей пролегла хмурая складка. Она стояла, обнимая себя за плечи, словно надеясь таким нехитрым способом согреться, и разглядывала скудное пространство комнаты, в которой господствовал камень.

Аларика молчала, будто это Эскилль был непрошеным гостем в ее доме.

– Зачем ты здесь? – тихо спросил он.

Обернувшись к нему, она прошептала – то ли переводя тему, то ли отвечая:

– Коснись меня.

В душе Эскилля боролись удивление с беспокойством. Он осторожно закрыл дверь, отрезая комнату от взглядов посторонних. Но подходить к Аларике не спешил.

Она подошла сама – легкой, танцующей походкой. Ее волнение выдавал только лихорадочный блеск глаз и закушенная губа. Эскилль невольно вздрогнул, когда огненный серафим сняла с его руки перчатку – привычный кожаный наряд. Щит для огня, что таился у него внутри.

– Не нужно бояться. Потому что я не боюсь.

Тонкими пальцами Аларика обхватила его запястье. Эскилль прекрасно осознавал, что стоит как истукан и выглядит на редкость нелепо. Но ничего поделать с собой не мог. Что-то неправильное было в происходящем. Он не знал, что, не смог бы ответить. Просто знал: все должно быть не так.

Аларика прильнула прохладной щекой к тыльной стороне его руки. Как бродячая кошка, подобранная на улице и отвыкшая от человеческой ласки. Эскилль отпрянул, смущенный – и ее жестом, и волной чувств и ощущений, что он породил. Аларика лишь рассмеялась. Перевернула ладонь Эскилля, кончиками его пальцев коснулась своей щеки.

Вздох вырвался у обоих: у него – полный изумления, у нее – какой-то странной неги. Едва веря в происходящее, Эскилль провел пальцами по красиво очерченным скулам. Показалось, или ее щеки изнутри зажглись румянцем? Он попытался отдернуть руку, но Аларика не позволила.

– Все в порядке, – успокаивающе сказала она. – Мне не больно. Мне… хорошо.