Песнь ледяной сирены (СИ)

Поглощенный собственными мыслями, Эскилль не услышал стук в дверь. Или его не было вовсе. Аларика тенью скользнула в его комнату. Красные волосы обрамляли мертвенно-бледное лицо с посиневшими, словно от холода, губами. Но Эскилль слишком часто видел подобное, чтобы понять: Аларика стала жертвой кого-то из исчадий льда.

– Покажи, – без лишних слов потребовал он.

Охотница, морщась, стянула кожаный нагрудник-«кокон», оставшись в полупрозрачной нательной рубашке. Она – огненный серафим. На ее коже должен был остаться шрам, след от удара… Но не ледяные шипы – призванное оружие исчадий.

– Они напали все разом, – хрипло сказала Аларика. – Я не успела… Я думала…

– Призови огонь. Нужно вытравить осколки проклятого льда из тебя.

– Огня не осталось.

Эскилль злился: его подпитывал отведенный взгляд Аларики и все возрастающая тревога. Если бы исчадия льда с такой легкостью забирали Пламя из сердец огненных серафимов – или из оружия, зачарованного огнем, то Огненная стража давным-давно прекратила бы свое существование, проиграв длившуюся десятилетиями войну.

Если бы все было так просто, Эскилль давно бы отдал исчадиям излишек своего огня.

– Такого не может…

– Но он остался у тебя.

Аларика переплела его шею руками, потянулась к его губам. Эскилль накрыл ее ладони своими, мягко разжал, опустил. Охотница отшатнулась, уязвленная.

– Тебя надо сначала исцелить, – мягко сказал он.

– Это все она, да? Та скрипачка? – Аларика скривилась – то ли от отвращения, то ли от боли. Гримаса тут же сменилась усмешкой – холодной, как сам Крамарк. – Иногда мне кажется, что я вот-вот увижу в твоих глазах ее отражение – так часто ты думаешь о ней.

– С чего ты это решила? – изумился Эскилль. Отрицать очевидное, впрочем, не спешил.

– Считай это женской интуицией. Шучу, разумеется. Святое пламя, да ты весь как на ладони! Эти твои вечно нахмуренные брови, взгляды, которые ты бросаешь на меня, когда думаешь, что я не вижу. Сомневающиеся взгляды, к которым я, уж прости, не привыкла. Та ли я или не та.

– Аларика… – Он шумно выдохнул и начал снова: – Я не хочу быть с тобой лишь оттого, что ты – единственная, кто может выдержать мое прикосновение. Это… неправильно. Ты достойна большего.

– Ой, перестань молоть эту чушь! – внезапно взорвалась она. – Не делай из меня несчастную жертву твоей умопомрачительной харизмы!

Эскилль оторопел.

– Ты – серафим, надежда всего Крамарка! Ты воспитан суровым отцом, которому мой, надо сказать, и в подметки не годится! Как ты можешь быть так непрошибаемо наивным? И вдобавок настолько слепым?

– Слепым и наивным в чем? – осторожно поинтересовался он.

– Я пью твой огонь! – выпалила Аларика. Обняла себя руками за плечи, отвернулась, не желая смотреть на него. – Снежная буря… она изменила что-то во мне. Она отняла у меня Пламя.

Эскилль закрыл глаза. «Угодивший в снежную бурю если и выживет, то прежним уже не вернется».

– Я не собиралась спасать тебя, мальчика с огненным и смертельно и опасным для других поцелуем. Сочувствовала, но не настолько, чтобы нести бремя твоей последней надежды. Но после снежной бури меня стало к тебе… тянуть. Как мотылек летит на свет, так я летела на твое Пламя. И, прикоснувшись к тебе впервые, там, в лесу, почувствовала, как возрождается во мне почти потухшая искра. Своими прикосновениями ты поддерживаешь во мне огонь.

«Как будто разжигаю новыми поленьями еле тлеющий костер».

Настроение охотницы-серафима снова переменилось – она подлетела к Эскиллю, прильнула к плечу и жарко зашептала в ухо:

– Неужели ты не видишь? Мы созданы друг для друга. Я угасаю без твоего пламени, и я же единственная, кто сумеет ему противостоять. Если судьба и существует, то я предназначена тебе ею.

Судьба… Как часто в последнее время Эскилль слышал это слово. Как часто думал о нем, его знаменем видя образ Аларики. Но что-то в нем противилось неизбежности, предопределенности выбора его второй половины.

Было и еще кое-что. Кое-кто, если быть точней.

А теперь, когда он знал, что для Аларики это такая же предопределенность…

– Я хоть когда-нибудь нравился тебе? – усмехнулся Эскилль, отстраняясь. Возводя между ними пусть и воздушную, но стену.

Она с вызовом скрестила руки на груди.

– Хочешь, скажу откровенно?

– А я думал, весь наш разговор – сплошное откровение, – не без сарказма парировал он.

– Мне нужен мужчина, который будет сражаться за меня. И одаривать меня восхищением, которого я достойна.

Спорить с последним было трудно, да Эскилль и не хотел спорить.

При всей своей пламенности – пускай и гаснущей сейчас, Аларика была изменчива, как вода. Она расплела руки, сгорбила плечи – казалось, вот-вот заплачет. Эскилль мысленно обругал себя последними словами. Прежде чем винить кого-то в том, что его использовали, стоило вспомнить, что он целовал одну, лелея в душе мечту о другой. Просто потому, что одну из них целовать он мог.

А еще раньше следовало бы вспомнить, что перед ним – раненая девушка, которой нужна помощь.

– Я отведу тебя к целителям…