Читаем Песнь моряка полностью

– Поскакал на выручку, трубя в рожок. Айзек, я теперь буду страдать, что не остался поглядеть на экзотического серебряного, – пожалел Грир. – Невероятно было б интересно.

– Попробуй разок зайти через переднюю дверь, вместо того чтобы сбегать через заднюю, – познакомишься с интересными людьми.

– Я лучше погляжу, Айзек, понаблюдаю, как ученый. А знакомства оставлю паладинам вроде тебя. Так откуда, – Грир поерзал на стуле, заметно увлекшись, – ты думаешь, заявился этот внезапный супруг Лулу?

Айк пожал плечами:

– Из-под земли, как поганка, – все, что я могу сказать.

– Вчера в «Битых Псах» говорили, будто в Куинаке собираются снимать большое кино. Может, он голливудский скаут. А что сказала Лулу?

– Лулу сказал, что на нем метка Ионы.

– Метка Ионы? Что еще за фигня?

– Приносит несчастье, согласно религии ее папаши.

– Чуу! Какая такая религия может быть у старого Омара Лупа?

– Десять кегельных заповедей. – М-да, он таки был немного под кайфом. – Все то несчастье, что не красный кегельный мяч и не черный боров.

– Чистокровный альбинос, говоришь? Совсем белых мне изучать не доводилось.

– Был один такой в особом лагере при шерифе, – вспомнил Айк. – Тощий мелкий панк-дилер, носил очки с опаловыми линзами, чтобы фильтровать свет. Охрана бесилась, что их нельзя конфисковать.

Грир был в восторге.

– Он приносил несчастья?

– Нет, только шум и нудеж – как все хвастливые панки. Корчил из себя лагерного клоуна: свистелки, брызгалки – все такое. Как-то брызнул суперклеем на зубы лагерному псу за то, что тот его тяпнул. Для заморыша в тюрьме не самый мудрый поступок. За такое могли бы и прибить, но кто-то из крупных Кровников[13] взялся за ним присматривать. Прозвали его Святой Ник.

– Он был похож на Санту?

– Он ходил с важным видом, словно обещал подарки. Но примерно за неделю до конца срока я заметил, что Кровники трясут должников.

– Трясут должников? – Грир обожал Айковы тюремные воспоминания. – А что в этом ужасного?

Айк глотнул смесь из кружки и посмотрел на запотевшее окно:

– У пацана была работа в лагере, он чистил сортиры. А я был в дорожной бригаде. Однажды меня привезли раньше времени, потому что собирались приехать адвокаты консультировать насчет развода. Транспорт высадил у лагеря, а там ни души. Спальни, общие комнаты, столовая – как вымерли. Наконец слышу, из тренажерной доносится смех. Подошел ближе, смотрю, вся банда собралась в углу, где штанги: охрана, начальство – все. И стоят в очереди.

– Ох ты, – сказал Грир.

– Именно. Вскоре из душа приковылял этот панк, все ноги в крови.

– Что ты сделал?

– Нечего было делать. Всё уже сделали.

– Ты кому-нибудь сказал?

– Кому? Все офицеры и так были в курсе. Не думаю, что бедняге пошло бы на пользу, если бы я устроил ему рекламу еще и среди сержантов.

– Что с ним потом стало?

– Он был еще там, когда меня перевели на соцадаптацию. Говорили, что под конец стал слишком выступать и получил на морду подушку.

– Вон оно как. Может, вчерашний мужик – дух того несчастного придурка, восстал из мертвых.

Айк покачал головой:

– Если так, то этот дух стал в три раза больше хозяина. Нет, вчерашний придурок – просто оборзевший муж с проблемами пигментации и злобным тестем.

– Никогда не знаешь, – возразил Грир. – Духи и не такое выделывают.

Лодка мягко шаталась-болталась, бутановая горелка шипела, а двое мужчин тянули питье и обсуждали Луизу Луп с ее внезапным мужем. Айк прекрасно себя чувствовал. Его даже устраивало то, как он торчит здесь, у всех на виду. Именно такая рыбалка и нравилась ему больше всего: новая вода, новые приключения. Что с того, что их будут стаскивать с мели и волочь на буксире, как последних дураков? Зато эти пижоны узнают, у кого хватило яиц хотя бы сунуться в Утиный. А уж когда он вывалит на причал всех своих королевских… да, зрелище стоит того, чтобы побыть некоторое время дураком.

Его благостный настрой не поколебал даже вид «Су-Зи», которая с пеной промчалась мимо них за целый час до закрытия. Она все же сбросила ход, и черная бесформенная фигура Алисы за штурвалом успела разглядеть их в бинокль. Айк помахал, чтоб она плыла дальше.

– Она утопит нас обоих, – объяснил он Гриру. – Подождем Вонов.

– Я не против, – согласился тот. Он встал, чтобы еще раз покрутить радио. – Хотел бы я знать, куда она так торопится. Может, вернулся Кармоди?

– Твоими молитвами, – сказал Айк.

Они сидели в кабине, пили и дремали до девяти часов, когда просвистел свисток закрытия. Тогда они вышли на палубу и стали наблюдать, как лодки устало стекаются в порт. Их было не много – остальные, наверное, ушли раньше. Когда в поле зрения ввалился Норман Вон, они помахали ему, что нужен трос. Он забросил им спиннингом грузило, они прикрепили его к булиню, и Вон стал наматывать катушку. Большому дизелю понадобилось всего несколько минут, чтобы стащить их с мели. Весь обратный путь они качались и барахтались у него в кильватере.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века