Песнь моряка

По песчаной обочине, к заросшему сорняками пустырю она ковыляла на негнущихся ногах, точно кукла. Точно кукла в нелепом этническом наряде, делавшем клац-клац-клац при каждом ее шаге. Если не выкаблучиваться, она, пожалуй, одолеет этот качающийся пустырь. И вскоре будет у себя в мотеле. Старый добрый старый добрый старый добрый мотель. Козырной туз в кармане. Она не возражала против покера, только против казино. Покер – хороший учитель. Держи карты поближе к жилетке, а в кармане пусть лежит козырной старый туз. Этим она и привлекла Кармоди – так она всегда думала: ему нравилось, что ее карты всегда у пояса. Она была хорошим осторожным покерным партнером. Кармоди играл азартно, а азартным игрокам нужны осторожные партнеры. Снижает нагрузку.

Дойдя до стоявших полукругом коттеджей, Алиса почувствовала себя лучше. Ее дом, вообще-то: она проторчала среди этих коттеджей – дитя и женщина – дольше, чем в любом другом закоулке города. Кроме, может быть, церкви. Но церковь не считается. Церковь – не дом. Это самое публичное место из всех – рядом с Богом. Зато грубоватые коттеджи, полукруг на пути неприятельских вихрей, защитят и укроют.

В большинстве еще горел свет, хотя уже вставало солнце. Она добралась до дверей подсобки, затем поднялась по винтовой лестнице. Ключ наготове. Она опустилась на лежавший прямо на полу матрас, кружилась голова. Через минуту встала и задернула на окнах шторы. Может, немного успокоит круговерть. Ничего подобного. Комнату несло, как в половодье, от берега к берегу. И дело не в гостях из Лос-Анджелеса и не в шампанском. Дело в – платье с клацаньем упало на пол прямо перед зеркалом – в ритме образов. Бутылка. Тонкий пропорциональный ритм соскальзывает вниз от груди к тонкой талии, где эта утонченность дает ему силу расшириться вновь, а после снова стать изящным и узким. Тонкие ритмы. Модильяни. Ритмы сдерживают. Легко предположить, что девушке, приговоренной кровью и генами превратиться в бабу, достанет разума оставить все как есть и лечь под старого мастера Рубенса… но нет, только не Атвязной Алисе… Алисе, у которой все всегда наперекор, в школу пешком, нет, спасибо, подвозить не надо, и в кино потом не надо, и помогать тоже, и мармеладных мишек на балконе тоже не надо, без масла, пожалуйста, без рук, спасибо… эксурбанизация, нет, спасибо… и эту коричневую карту расстилать не надо, и графическая развертка великого наследия покорителей Аляски, которыми все так гордятся, нам тоже ни к чему… нет, не надо ничего раздвигать, даже после того, как она раздвинула сама, вопреки самым твердым своим решениям… потому что есть разница между раздвигать и позволять раздвинуть… насилие и соблазнение… одно совершено, другое позволено… второе карается строже… так что карты у пояса, и держи их крепко, крепко, цепко и в одну линию – потому что именно это встает у них всех поперек горла!

Алиса снова повалилась на матрас, натянула одеяло. Кружение постепенно успокоилось, но она все равно не могла уснуть. В голове стучало. Птичий щебет возвестил новый день. Она опять встала и отодвинула занавески на большом окне. Над пустым участком тянулись провода, на них уже расселись три истовые вороны и дюжина скептических чаек. Они наблюдали за сумасшедшим вороном в кишках трактора «Катерпиллара». Даже во сне этот ворон выглядел сумасшедшим. Все углы кривые. Перья торчат во все стороны, словно их воткнули в комок шевелящегося дегтя. Иногда, когда его внезапно будил рассвет, ворон принимался топтаться по частям механизма, раскинув крылья, задрав голову и визжа, точно пророк в агонии. Этим утром он еще спал – лохматый, дурковатый черный комок.

За пустырем виднелось нежное море, лодки качались на высокой волне… и над всем над этим высокий вихляющий парус, похожий на железный перст. Она вновь задернула занавески. Забыть это дерьмо.

6. Лай на всех, гав-тяв безумству [21]

Там, на юге, катилось к закату усталое солнце. Оно начало свой путь десять часов назад и продолжит его почти столько же, лишь сместится к северу, когда нужно будет пройти над океаном. Там, у полюса, оно исчезнет из виду, чтобы немного поспать, затем его упряжка вновь покажется на востоке, готовая к долгому низкому кругу. Дом, построенный в этих широтах, сквозь свои северные окна может наблюдать бодрые рассветные лучи, а позже сквозь те же окна – мрачные закатные стрелы. У верхушки склоненного глобуса рабочий день Аполлона и его команды, возделывающей эти летние поля, воистину долог.