Песнь о моей Мурке

При этом племянник Ивановского «вспоминает», что его дядя как раз писал именно про «поклон», а вот экранный Балбес, ничтоже сумняшеся, текст исказил:

«— Со слов дядьки знаю, что в его песню вкралось одно искажение, — говорит Саша. — Вместо «Я к маменьке родной с последним приветом» должно быть «с последним поклоном». «Поклон» более соответствовал блатной сентиментальности тех лет, когда уголовник мог запросто кого-то зарезать, а через час в бараке под песни “проливать слезы”».

Сентиментальность блатных здесь, прямо скажем, ни при чем. В оригинальной блатной песне слова о «последнем поклоне» маменьке звучат нелепо. Какая «маменька»?! Ни в одной исконной блатной песне такого сугубо народного обращения нет и быть не может. Только — мать, мама, в крайнем — мамочка. Ни «маменьки», ни «матушки». Можете на досуге свериться с известными песнями «Мамочка, мама, прости, дорогая», «На заливе тает лед весною» и т. д. «Маменька» — лексика дореволюционная, но никак не «подсоветская».

Теперь перейдем к поклонам. Это что за ритуал такой? В народе — да, но не у блатных! Поклон батюшке-матушке характерен для русского дореволюционного быта. После коллективизации и индустриализации, ломки старых патриархальных порядков новой властью через колено — откуда поклоны, какие «маменьки»?!

Маменька была в «Грозе» Островского, там же и сцены прощания с земными поклонами и троекратными, со всеми по старшинству, поцелуями. Или вспомним «Братьев Карамазовых» Достоевского: «— Совершенно возможно! — тотчас же согласился Красоткин и, взяв пушечку из рук Илюши, сам и передал ее с самым вежливым поклоном маменьке».

Та же самая традиция поклона матери — и в русской песне «Степь да степь кругом»:

Ты лошадушек
Сведи к батюшке,
Передай поклон
Родной матушке.

А вот «Похождения одного матроса» Станюковича: «И папеньке с маменькой передайте нижайший мой поклон и как я благодарен за ласку».

В русской литературе и фольклоре таких примеров можно привести тысячи. В блатном фольклоре — ни одного! Тем более в песне, якобы сочиненной городским мальчишкой…

Судя по другим источникам, еще до «сочинительства» Николая Ивановского существовали лагерные переделки песни о паровозе и кондукторе. Так, в книге американских исследователей Майкла и Лидии Джекобсон «Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник (1917–1939)», опубликован любопытный вариант песни:

Стойте, паровозы, колеса не стучите,
Кондуктор, поднажми на тормоза.
К маменьке родимой в последнюю минуту
Хочу показаться на глаза.

Не жди ты, моя мама, красивого сыночка.

Не жди, он не вернется никогда,
Его засосала тюремная решетка,
Он с волей распростился навсегда.

Хевра[62]

удалая, смелая, блатная,Та, которой жизнь трын-трава,
Все мои кирюхи[63], вся семья большая,
Едет на гастроли в лагеря.

Что ж нам еще делать, мальчикам горячим?

Семьи наши высланы в Сибирь.
Мы же ухильнули, работнули дачу,
И за это гонят в Анадырь.

Вечно не забуду маму дорогую,

Знаю, будет чахнуть, горевать по мне.
Ведь ее сыночков, всю семью большую,
Раскулачка гонит по земле.

В примечаниях указано, что текст взят из коллекции Александра Варди, эмигранта, многие годы собиравшего фольклор сталинских лагерей (сам он отбывал срок в Магадане с 1939 по 1941 год). Ныне она хранится в Стэнфордском университете. На полях рукописи стоит пометка «Магадан, 1939 г.».

Но и это племянника не убедило. Он снова предпринял «лексический анализ» текста, договорившись до того, что термин «дача» не существовал в советском обиходе, как «буржуазный», вплоть до самой середины 50-х, а «семьи наши высланы в Сибирь» — «фразеологизм марксистко-ленинского характера», который тоже до 50-х годов был неизвестен, и так далее.

Разумеется, все это — полная чушь. Достаточно посмотреть довоенный фильм «Сердца четырех» или почитать «Тимура и его команду» Гайдара, где действие происходит именно в дачных поселках, а также пролистать тома мемуаров русских народовольцев, которых высылали в Сибирь, не спрашивая разрешения у Маркса с Лениным.