Песнь о моей Мурке

Увы, эти утопические теории не выдержали проверки реальностью. Возможно, в том идеальном социалистическом обществе, которое рисовалось по рассказам большевиков, преступников действительно было бы легче вернуть в лоно честной жизни. Но эту сказку с первых шагов втоптали в грязь. Сразу же появились и богатые, и бедные; власть не помогала трудовому человеку, а грабила его; если он не соглашался с ней — гноила и уничтожала. Да и уголовники вовсе не желали иных занятий, нежели воровство, грабеж, разбой, мошенничество. От добра добра не ищут…

И все же классовый подход власть долгое время продолжала культивировать и в местах лишения свободы. А «социально близкие» блатари отвечали ей взаимностью. Вот что вспоминал в мемуарах «Записки в камере» писатель Владимир Фоменко, арестованный в сентябре 1937 года, о своем пребывании в ростовском Богатяновском централе:

«В камерах хватает воров. У этих воров грузные «сидоры» с жирным харчем… Как один, они патриоты. Уважают родную мать и власть СССР. Презирают «контриков», именуют их не людьми, а рогатыми чертями. Так и говорят:

— У тебя ж на лбу рога. Только ты аккуратно их спилил, сдал в каптерку и сидишь между нами, вроде как человек. Попередушить бы вас тут на месте, да неохота получать за вас добавочные срока.

…При этом вздыхает, мол, болен, ударен по голове во время налета легашей, врагов Советской власти. За Советскую власть грозит полоснуть бритвой свой живот, доказывая этим патриотичную припадочность.

Есть и пострашнее — действительно регистрированные, записанные врачами. Зная, что в больнице имеется на них медицинская бумажка, они с радостью делаются профессиональными садистами; их, думается, специально запускают в наши камеры, чтоб мы ужасались, поскорее бы кололись на допросах. Если блатной раскроит башку рогатому черту — не беда, напротив, черти будут еще больше рвать свои последние нервы».

Блатной мир в 30-е годы культивировал в своих рядах ненависть к «контрикам», «политикам», «врагам народа», «фашистам», «троцкистам» — под эти определения подпадали осужденные по так называемой «политической» 58-й статье («контрреволюционные преступления»). Сюда же подпадали и осужденные по «буквам», иначе — «литерные», «литерки». Человек, обвинявшийся в политическом преступлении, часто не проходил через суд. Его судьбу решало так называемое Особое совещание при НКВД СССР (созданное в 1934 году) путем внесудебного приговора. В приговоре фигурировала не статья уголовного кодекса, а аббревиатура, обозначавшая преступление, которое инкриминировалось обвиняемому. Например, АСА (антисоветская агитация), АСВЗ (антисоветский военный заговор), ЖВН (жена врага народа), ЖИР (жена изменника родины), КРА (контрреволюционная агитация), КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность) и т. д.

Однако воров и уголовников в ненависти к «контрикам» и «троцкистам» поддерживала и немалая часть арестантов из числа так называемых «мужиков», «бытовиков». В данном случае под «политиками» подразумеваются не представители истинной русской интеллигенции, носители культуры, имеющие твердые нравственные понятия и представления о чести. Репрессии 30-х годов коснулись не только их, не только «спецов-вредителей», не только «кулаков» и прочих. В республике существовала и элита. Сытая. Шикарно одетая. Не знающая ни в чем отказа. Элита, которая свысока глядела на «чистки», коллективизацию, голод, грабеж населения, нищету… Многие не только смотрели, но и сами проводили такую политику в жизнь. Пропагандировали ее и славили. Мы говорим о партийно-советской номенклатуре. Массовые репрессии 30-х годов болезненно ударили и по ней.

Представьте этих людей, вырванных из сытой жизни и брошенных в самую гущу того народа, за счет которого они жировали. В одну камеру, в один барак с ним… Как должен был этот самый народ взирать на вчерашних царьков? На тех, по чьей вине он голодал, лишился крова и свободы. Жалел ли он их? Сочувствовал ли? Как бы не так…

Олег Волков в мемуарах «Погружение во тьму» так описывал «невинно пострадавших»:

«Большинство расходившихся по лагерю новичков переживало внезапное и крутое ниспровержение, тем более горькое для многих, что этому резкому переходу «из грязи в князи» предшествовало длинное и упорное, унизительное выкарабкивание из низов.

Но было не только пробуждение у разбитого корыта, а еще и шок, встряска всего существа, вызванные полным крахом нехитрого миропонимания этих людей. Их крушение нельзя назвать нравственным, потому что длительное пребывание у власти, при полной безответственности и безнаказанности, при возможности не считаться ни с чьим мнением, критикой, законом, совестью, — настолько притупили у этих «государственных мужей» понимание того, что нравственно, а что безнравственно… что они сделались глухи к морали и этическим нормам.