Песнь о Трое

На него временами нападает болезнь, которая заканчивается каким-то мороком (они слышали, как он говорил о мороке); он может странным образом уходить в себя; его мать – богиня Фетида, дочь морского старца, которая может менять свой облик так быстро, как солнце прячется за облаками и выныривает обратно. Она умеет превращаться то в каракатицу, то в кита, гольяна, краба, морскую звезду, морского ежа, акулу; дедом его отца был сам Зевс; его воспитал кентавр, самое сказочное существо на свете – с головой, руками и торсом человека и остальным телом коня; гигант Аякс – его двоюродный брат и большой друг; он живет для битв, а не для любви. Нет, они не считали его мужем, любящим мужчин, несмотря на его двоюродного брата Патрокла, но и мужем, любящим женщин, он тоже не был.

Иногда Ахилл звал меня сыграть ему и спеть, что я делала с благодарностью: моя жизнь стала совсем бесцветной. И тогда он задумчиво сидел в кресле, слушая только наполовину, в то время как другая его половина уносилась туда, где не было места ни музыке, ни мне. Ни одной искры желания, никогда. Ни намека на то, зачем он держит меня у себя. Узнать, что скрывалось за словами Патрокла, когда я хотела прыгнуть в море, мне тоже не удалось. «Больше этому не бывать!» О ком это? Что случилось в жизни Ахилла такого, что убило в нем желание?

К своему огорчению, я обнаружила, что Лирнесс и отец все реже занимали первое место в моих мыслях. Я все больше и больше жила жизнью Асса, чем воспоминаниями о Дардании. Три раза Ахилл ужинал дома в одиночестве, и все три раза приказывал, чтобы ему прислуживала я и чтобы других женщин в доме не было. Глупая Лаодика прихорашивала меня и опрыскивала духами, уверенная, что уж на этот раз я наконец стану его, но он ничего не говорил и не делал.

В конце зимы мы перебрались из Асса под Трою. Феникс плавал туда и обратно бессчетное количество раз, и постепенно все наши склады, амбары и казармы опустели, и в конце концов вся армия взяла курс на север.

Троя. Она была центром нашего мира и властвовала даже в Лирнессе. Царю Анхису или Энею это было не по нраву, но это была правда. Теперь Троя впервые предстала перед моими глазами. Неугомонный ветер расчистил ее долину от снега; украшенные ледяными гирляндами башни и шпили сверкали на солнце. Она была как дворец на Олимпе – далекая, холодная, прекрасная. Там жил Эней со своими отцом, женой и сыном.

Переезд под Трою почему-то тяготил меня, отчего – я не понимала; у меня участились приступы тоски, слез и беспричинного дурного настроения.

Шел десятый год войны, и оракулы, все, как один, предвещали ее скорый конец. Не потому ли я роняла слезы? Зная, что, когда все закончится, Ахилл заберет меня в Иолк? Или боясь, что он продаст меня в качестве искусной музыкантши? Похоже, это было единственное, чем я могла доставить ему удовольствие.

Ранней весной ахейцы все чаще стали делать вылазки; теперь, когда все воины собрались в одном огромном лагере, требовалось огромное количество провианта, запасы которого постоянно пополнялись. Гектор устраивал засады, поджидая фуражные повозки, а ахейцы, например Ахилл и Аякс, устраивали засады, поджидая Гектора. Я уже знала, как отчаянно Ахилл хотел сразиться с Гектором в битве; другие женщины говорили, дескать, его снедало желание убить наследника троянского трона. Весь день и полночи дом звенел от мужских голосов. Я знала всех вождей поименно.

Потом весна наполнила воздух влажными, пьянящими запахами, земля покрылась звездочками крошечных белых цветов, и воды Геллеспонта засияли голубизной. Почти каждый день происходили небольшие стычки, Ахилл еще больше жаждал встречи с Гектором, но ему по-прежнему не везло. Ему так и не удалось сразиться с неуловимым Гектором. Так же как и Аяксу.

Хотя Лаодика и считала меня слишком высокорожденной, чтобы выполнять работу прислуги, я принималась трудиться, стоило только ей уйти. Лучше было работать, чем без вдохновения вертеть в руках клочок ненужной вышивки, с трудом прокалывая ткань тупой иглой.

Одна из самых любопытных историй, которую рассказывали про Ахилла, была о том, как он наконец сделал Патрокла своим любовником после стольких лет дружбы, не имевшей никакого отношения к плотским удовольствиям. По словам Лаодики, это превращение произошло во время морока, насланного Фетидой. В этот период, сказала она, наш хозяин особенно восприимчив к желаниям остальных, и Патрокл воспользовался представившейся возможностью. Такое объяснение показалось мне слишком банальным, ибо я не видела в Патрокле ничего, что указывало бы на подобную беспринципность. Но неисповедимы пути богини любви: кто мог бы предсказать, что меня тоже поразят ее чары? Возможно, правда заключалась в том, что Ахилл одел свое сердце в броню и во всех иных обстоятельствах был просто неуязвим.