Песнь о Трое

Ее увели прочь. Была моя очередь. Страж откинул мое покрывало, чтобы явить меня их взорам в моем неприличном наряде. Я выпрямилась, насколько могла, вытянув руки по бокам. Мое лицо не выражало ничего. Стыдиться нужно было им, а не мне. Похоть в глазах верховного царя угасла, он смутился и отвел от меня взгляд. Ахилл молчал. Я переступила с ноги на ногу, чтобы кандалы зазвенели. Агамемнон поднял брови.

– Цепи? Кто приказал?

– Я, господин. Я ей не доверяю.

– О? – В этом маленьком слове поместились все чувства. – И кому она принадлежит?

– Мне. Я пленил ее сам, – ответил Ахилл.

– Ты должен был предложить их мне на выбор. – Агамемнон был недоволен.

– Говорю тебе, господин, я пленил ее сам, и потому она принадлежит мне. Кроме того, я ей не доверяю. Эллада может обойтись без меня, но не без тебя. У меня достаточно доказательств, что эта девушка опасна.

– Гм! – Было не похоже, что верховный царь смягчился. – Я никогда не видел таких волос: не золотых и не рыжих, и таких голубых глаз, – заметил он со вздохом. – Она красивее Елены.

Нервозный муж справа от него, тот, с рыжими волосами, стукнул кулаком по столу с такой силой, что чаши с вином подпрыгнули.

– Елене нет равных!

– Да, брат, нам это хорошо известно, – терпеливо произнес Агамемнон. – Успокойся.

Ахилл кивнул мирмидонянину:

– Уведи ее.

Я ждала, сидя в кресле в его каюте; глаза у меня слипались, но я не разрешала себе уснуть. Ни одна женщина так не беззащитна, как спящая.

Ахилл пришел много позже. Когда поднялся засов, я уже дремала, несмотря на свое решение, и вскочила в страхе, сцепив руки вместе. Вот он, момент расплаты. Но Ахилл, похоже, вовсе не горел желанием; не обращая на меня внимания, он подошел к сундуку и открыл его, потом сорвал с себя ожерелье, кольца, браслеты и украшенный драгоценными камнями пояс, оставив лишь набедренную повязку.

– Мне никогда не удается отделаться от этого хлама так быстро, как хотелось бы, – заявил он, глядя на меня.

Я в растерянности уставилась на него. Так обычно начинается изнасилование?

Дверь открылась, и вошел еще один муж, очень похожий на Ахилла чертами лица и цветом волос, но меньше ростом и с намного более нежным лицом. Его глаза, голубые, а не желтые, сверкнув, оценивающе оглядели меня.

– Патрокл, это Брисеида.

– Агамемнон был прав. Она красивее Елены.

Взгляд, брошенный им на Ахилла, был полон боли.

– Я вас оставлю. Я только хотел узнать, не нужно ли тебе чего.

– Подожди снаружи, я скоро буду, – рассеянно произнес Ахилл.

Направляясь к двери, Патрокл внезапно остановился и посмотрел на Ахилла. Ошибки быть не могло: в его глазах светилась радость и чувство собственности.

– Он – мой любовник, – сказал Ахилл, когда тот вышел.

– Я это поняла.

Он с усталым вздохом опустился на край узкого ложа и указал на мою цепь.

– Сядь.

Какое-то время я сидела, не отрывая от него взгляда, а он, в свою очередь, отчужденно смотрел на меня; я начинала подозревать, что он не испытывал ко мне никакой страсти. Почему же тогда он забрал меня себе?

– Я считал, что лирнесские жены всегда вели жизнь затворниц, – наконец произнес он, – но ты, похоже, знаешь, как устроена жизнь.

– Отчасти. Только то, что общеизвестно. Чего мы не понимаем, так это вашей моды. – Я прикоснулась к своим обнаженным грудям. – Должно быть, в Элладе насилие – обычное дело.

– Не больше, чем везде. Мода быстро теряет свою новизну, если она общепринята.

– Что ты со мной сделаешь, царевич Ахилл?

– Понятия не имею.

– У меня тяжелый характер.

– Знаю. – Его улыбка вышла кривой. – Ты задала хороший вопрос. Я действительно не знаю, что с тобой делать. – Он сверкнул на меня желтыми глазами. – Ты умеешь играть на лире? Петь?

– Очень хорошо.

– Тогда я буду держать тебя, чтобы ты мне играла и пела, – сказал он, поднявшись на ноги, и рявкнул: – На пол!

Я села на пол. Он откинул тяжелую юбку мне на бедра и вышел из комнаты. Когда он вернулся, в руках у него был молоток и долото. В следующее мгновение я была свободна от цепей.

– Ты испортил пол. – Я показала на глубокие углубления в тех местах, где долото ударило особенно сильно.

– Это просто укрытие на передней палубе, – заявил он, вставая с колен и поднимая меня на ноги.

Его руки были твердыми и сухими.

– Иди спать, – велел он и оставил меня.

Но перед тем, как лечь, я вознесла молитву Артемиде. Богиня-девственница услышала меня: муж, которому я досталась, не любил женщин. Я была в безопасности. Но почему же тогда я печалилась не только по моему возлюбленному отцу?

Наутро флагманский корабль столкнули на воду, матросы и воины сновали по палубе и между гребными скамьями, наполняя воздух хохотом и отборной бранью. Ясно было, что они рады оставить почерневший, разрушенный Адрамиттий. Возможно, им казалось, будто здесь они слышат стенания тысяч невинных жертв.

Патрокл пробрался через переполненную людьми палубу и поднялся на несколько ступеней туда, где стояла я.

– Ты хорошо чувствуешь себя сегодня утром, моя госпожа?

– Да, спасибо.

Я отвернулась, но он остался стоять рядом, не обескураженный моим холодным ответом.

– Ты скоро ко всему привыкнешь.

Я посмотрела на него: