Песнь об огненно-красном цветке

— Не мучь меня! — гневно закричал Олави.

«Ты сам себя мучишь! Гляди внимательнее: вот еще, и еще, и так далее…»

— Не мучь меня! — закричал Олави, точно раненный в сердце зверь, схватил со стола зеркало и швырнул его. По полу разлетелись осколки.

Он вскочил. Кровь его стучала, глаза горели темным огнем.

— Ну и что? — закричал он грозно и топнул ногой. — Я сам ношу свои знаки и не стыжусь их!

Он схватил шапку и, точно ветер, выскочил на улицу.

Два человека

Поезд мчался, стучали буфера, тихо покачивались вагоны.

В купе сидели двое: молодая дама с большими синими глазами, задумчиво глядящими куда-то вдаль, и мужчина.

— В этом вы, конечно, правы, — ответил мужчина, продолжая начатый разговор. — Об этом можно многое сказать, но вряд ли мне удобно говорить с вами о таких вещах.

Он сказал это мягко и почтительно, но где-то в уголках его губ притаились высокомерие и дерзость.

— Разве не каждый человек имеет право откровенно высказываться? — возразила дама. — Я, по крайней мере, всегда рада выслушать человека, у которого есть собственное мнение. И я думаю, — продолжала она низким голосом, кокетливо улыбаясь мечтательными глазами, — вы можете высказаться, не требуя у меня разрешения, — ведь и наше знакомство тоже произошло без обычных церемоний.

— А вы еще не забыли? — усмехнулся Олави. — В этом повинен «Амур» господина Ханссона. Что было делать, если «Амур» не посчитался с правилами хорошего тона и повалился прямо на вас? Пришлось броситься вам на помощь, не спрашивая разрешения.

Он сказал это так весело, что дама рассмеялась.

— Ваш муж любезно пригласил меня в ваш дом, а вы, сударыня, ради этого пустяка оказали мне, необразованному сплавщику, дружеский прием. Дело было и прошло, и я не забываю о своем положении.

Дама посмотрела на него с упреком:

— Почему вы говорите о сплавщике, о необразованности. В ваших устах это звучит скорее вызывающе и насмешливо, чем смиренно.

— Правда? В таком случае прошу прощения — я не хотел этого. И я благодарю вас, мадам, за то, что вы говорите со мной так, будто здесь сидят не сплавщик и изысканная дама, а просто два человека.

— Именно так — два человека!

Олави бросил на нее быстрый, пытливый взгляд, и уголки его губ снова дрогнули — высокомерно, насмешливо и дерзко.

— А что до тех вещей, — заговорил он совсем другим тоном, — с которых мы начали, то они тоже касаются только двух человек, и третьему лицу здесь говорить не о чем. Вы утверждаете…

Он понизил голос почти до шепота: в купе вошел кондуктор, чтобы зажечь лампы. Их мягкое пламя осветило холодное дерево, в купе, казалось, стало теплее, а в вагоне — уютнее…

— По-моему, — почти горячо продолжал Олави, — это решающее обстоятельство всей нашей жизни, от которого наша судьба зависит так же, как урожай от погоды. Но об этом не принято говорить.

— Почему же нет, если это правда?

— Дело не в правде, мы, как благовоспитанные дети, тешим себя рассказами об аисте, который приносит нам братьев и сестер, — продолжал он насмешливо. — Мы превращаем любовь в малое послушное дитя. Мы растим и дрессируем его, как щенка, — простите за такое сравнение, — чистим, причесываем, учим хватать сахар и благодарить… потом надеваем ему на лапы войлочные тапочки, повязываем на шею красный бант, выводим на улицу и отдаем поводок первому встречному: гляди, будущий повелитель, кого тебе придется любить до самой смерти!

Дама кусала губы, чтобы не рассмеяться.

— Может быть, вы преувеличиваете?

— Может быть. Простите, если оскорбил ваши чувства. И все-таки я должен сказать, что это дитя водит нас, а не мы его. Мы горды, как боги, но любовь заставляет нас пресмыкаться. Мы, мужчины, сильны как львы, но слабая девушка может одной только прядью волос погубить нас. А вы, женщины… но об этом не мне говорить.

Поезд несся через мост — голоса собеседников потонули в грохоте колес.

— Это ваше собственное убеждение, — послышался снова возбужденный голос Олави, — или вы говорите потому, что так принято?

— Конечно, мое убеждение, — горячо ответила дама.

— В таком случае позвольте вас спросить, какая нам от этого польза? Та, что мы краснеем, раз нас учили краснеть? Или та, что наши губы произносят «нет», хотя глаза кричат «я хочу!»? Разве мы, несмотря на все общепринятые слова, не готовы на что угодно, когда приходит «то, настоящее»? Разве мы не становимся беспокойными, как стрелка компаса, когда стремимся к тому, чего жаждет наше сердце?

Дама смотрела испуганно: таких речей она еще никогда не слышала. «Что это за человек и чего он хочет? Зачем я стала разговаривать с ним о таких вещах?»

Конечно, бывают случаи, которые позволяют говорить так, как вы сейчас говорите, — сказала она, словно уклоняясь от удара, — но это не относится ко всем. Большинство людей подавляет свои мимолетные чувства, зная, что так лучше.

— Почему же лучше? Потому, что так велено? — воскликнул Олави.

Поезд подошел к станции и остановился. В вагон ввалилась партия рабочих. Дама вздохнула с облегчением. Но рабочие, заметив, что купе занято, отправились в другой вагон.