Песнь песней на улице Палермской

– Через час нам подвезут свежие товары. И я лично могу доставить на Палермскую вкуснейшие булочки с маком, если, конечно, вам удобно… – предлагает бакалейщик и поглаживает Игоря.

Варинька одаряет его знаменитым пеликаньим взглядом:

– Дубина!

Чем больше бакалейщик пытается умаслить Вариньку, тем хуже для него. Самое бессмысленное – это лебезить и раболепствовать перед нею. Мне так жаль этого здоровенного мужика, когда Варинька разносит его на чем свет стоит. Поэтому я улыбаюсь ему из-за ее плеча, и он хоть немного успокаивается.

Если Ольга отправляется за покупками с нами, она берет с собой свою сумку – наверное, хочет показать, что не имеет к нам никакого отношения. Потом она усаживается на тротуар, подложив под себя пальто и, склонив голову, просит милостыню. Иной раз Ольга заходит с козыря, исполняя Erbarme Dich, mein Gott[64] Баха con dolore[65] и с дополнительным вибрато. Игорь тем временем разражается душераздирающим воем. Летящим в шляпу монетам несть числа.

– Хотела попробовать, каково это – быть цыганкой, – говорит Ольга и забирает все мои лакричные конфеты.

Вечером появляются Ивонна, Сергей и Иван, треплют нас, девочек, по щекам. В прихожей повисают тяжелый запах одеколона и неподдающиеся нашим языкам согласные, а нам достаются в подарок конфеты «Белочка» и мягкое пралине с жареным фундуком.

Затем Варинька ссылает нас на верхний этаж, а сама пьет с гостями армянский коньяк и купается в русской речи. Иной раз, похоже, у них там, внизу, чуть до драки не доходит. Однако обычно все кончается словесной перепалкой: наверное, русский просто чрезвычайно годен для драмы.

– Сергей к Вариньке неровно дышит, – полагает Ольга.

Но нет, эта дверь заперта навсегда.

– Что с мужиков возьмешь? Одно сплошное бошедурйе, – зевая, говорит Варинька.

Может, она имеет в виду тех, кто заказывает большую порцию водки и спешит выдвинуть из-под барной стойки стул для нее? Чтобы подготовить почву для минета, который, как они рассчитывают, воспоследует благодаря их ухажерской тактике? Тех, что не в силах открыть даже самое простое окошечко с вожделенным подарком в ее утреннем адвент-календаре?

В качестве яркого примера душевных и достойных уважения существ мужского пола я называю Йохана, папу и деда, но безуспешно: Вариньку мой список не впечатляет. Я бы еще могла включить в него Себастиана, если б была с ним тогда знакома. Того, кто распахнул все окошечки в моем сердце. Того, кому было интересно, что скрывается за каждой написанной мною дверью и какой колонковой кистью выполнен мой шедевр. Но Себастиан появится в моей жизни позднее.

Хотя Варинька, бывает, нагоняет на нас страху, нет ничего лучше, чем валяться на ее огромной постели – в те хорошие дни, когда она в настроении. На полу в ее спальне все так же высятся стопки русских книг деда. Может, Вариньке просто жалко выбросить их на помойку?

Правда, в последнее время она вдруг стала читать нам вслух «Анну Каренину». Может, в ней снова вспыхнула давняя тоска по родине?

У нее нет ни одной детской книжки, да ведь нам с Ольгой намного интереснее послушать рассказ о Вечной Любови. Пусть он и кончается тем, что графиня бросается под товарный поезд. И пусть даже все это написано по-русски.

Прошло уже почти сорок лет с тех пор, как Варинька покинула Петроград. Переводит она как бог на душу положит, долго подыскивает нужные датские слова или запинается. В тех случаях, когда у нее наступает кратковременная амнезия, нам самим приходится додумывать содержание.

Толстого вдохновили реальные события, рассказывает Варинька. Соседка писателя, муж которой предпочел ей немецкую гувернантку, написала в своем прощальном письме к супругу: «Ты увидишь мой труп на железнодорожных путях на станции в Ясенках». Толстой находился на вокзале и видел, как осматривали разможженный череп соседки. Мы с Ольгой ревем, будто нас высекли. И что еще хуже, начиная с шестьдесят восьмой страницы офицер Вронский все больше и больше отдаляется от прежде так горячо любимой им Анны. Варинька полагает, что только этого и следовало ожидать. Игорь тем временем возлежит возле ее ног. Сегодня ему позволено находиться в бабушкиных покоях.

Я далеко не всегда разбираюсь в тонких нюансах романа, но то, что происходит в душе Анны Карениной, нам с Ольгой понятно даже слишком хорошо. L’amour est enfant de bohème[66].

Мы желаем Вариньке спокойной ночи, но нет, нам надо прослушать еще одну главу. Остается лишь сцена с товарным поездом. У Ольги сна ни в одном глазу.

Время от времени к нам присоединяется Филиппа. Она присаживается на самый краешек постели и не вмешивается. Но когда роман начинают читать по-новой, осторожно спрашивает:

– А может, другую какую книгу попробовать?

– Нйет!

Это исключено. Варинька желает читать только «Анну Каренину». И, честно говоря, нам с Ольгой это здорово по душе.

Яблоко с бочком