Песнь песней на улице Палермской

– Да, он сказал: «Ну все, можешь штаны надевать».

Тут к нам сзади неслышно подкрадывается толстуха Лолита с Эльбагаде. Это она умеет, несмотря на свои габариты. Наверное, увидела, что мы секретничаем. У Лолиты нюх на секреты и тайны. И вот она стоит прямо передо мной и прокашливается, прикрывая рот рукой.

– Ты что, болела? – спрашиваю я.

– Да, лежала с бронхитом, – хлюпув носом, отвечает она.

– Да ты, черт возьми, лежишь с кем угодно, – ухмыляется Ольга и разворачивается на каблуках.

А у Филиппы нет времени ни на прогулки, ни на компашки, не говоря уж о пальтировании. Если она не на обследовании в больнице Сундбю, то наблюдает за многочисленными невидимыми существами, обитающими в ее колбах. Она кормит их каждый день, а еще, нацепив защитные очки, следит, чтобы тепловые лампы включались точно в назначенный срок. Суть экспериментов в том, чтобы определить, какие сорта и виды смогут когда-нибудь прорасти на старушке Луне.

Утлое тельце старшей моей сестры скорее подходит двенадцатилетней девочке, да и ростом она ниже нас, но ее восемнадцатилетний мозг гудит, точно пчелиный улей. И при этом ни одна пчела не сталкивается с летящими в противоположном направлении. Это мы с вытаращенными глазами прощаемся с Филиппой перед ее воображаемым космическим кораблем, когда она отправляется в другую стратосферу знаний.

И все же Ольга делает попытку:

– А правда, что все наши клетки постоянно обновляются?

– Да, девяносто восемь процентов из миллиардов клеток, составляющих наше тело – в том числе мышцы, органы и кости, – меняются ежегодно, – звучит ответ.

– Класс. Выходит, человек может стать совсем другой личностью? И это касается даже тех, в кого ты влюблена? – спрашивает Ольга, имея в виду уехавшего в отпуск на Сицилию Франческо Альбу.

– У меня уже сил нет объяснять, – устало говорит Филиппа, и Игорь лижет ей руку.

Да, нелегко жить в семье полных невежд.

Тем не менее и у нас находится повод уязвить Филиппу. Ольга обнаруживает, что кто-то выпотрошил нашу копилку на верхней полке гардероба. Мечты, что мы с моей сестричкой-двойняшкой лелеяли и на осуществление которых копили целый год, развеялись как дым. Ольга уже видела себя в отправляющемся в Париж ночном поезде, я же предполагала прикупить колонковых кистей и холстов большого размера.

Подозрение падает на нашу старшую сестру, она сидит на больничной койке в Сундбю, приложив руку ко лбу.

– Это ты сделала, Филиппа? Тебе что-нибудь об этом известно? – Голос мой дрожит от возмущения. Она качает головой, однако на нас при этом не смотрит, не двигается, а когда я бросаю взгляд на ее ступни, вижу, что они указывают в сторону выхода из палаты.

– Это ложь!

Мы замолкаем. По палате пролетает ангел. Ангел в больничном халате. В кои-то веки раз Ольга не произносит ни слова.

– Надо научиться управлять наследственной массой, изменять маленькую буковку в ДНК человека, – начинает Филиппа.

– Чего? – Я готова ударить ее.

– Да, и я была вынуждена отправить наши деньги в Институт эпидемиологии и микробиологии на Артиллеривай.

– Наши? – в бешенстве вопрошает Ольга, и перед глазами у нее возникает отходящий от перрона ночной поезд.

– Они там стараются выяснить, как действует защитный механизм бактерий в случае нападения вирусов. Институт сотрудничает с группой американских ученых. Результаты их исследований откроют новые перспективы развития науки, – полагает Филиппа.

В будущем, по-видимому, появится возможность победить любые недуги, и не исключено, даже наследственные, доставляющие столько хлопот в семейной жизни, – глупость, самообольщение художника и любовная лихорадка. Но для продолжения исследований требуются существенные финансовые вливания.

А нам с Ольгой требуется прогуляться до магазина свадебных платьев, просто чтобы немножко остыть. Бьянка общается с будущей невестой и ее подружками в другом конце помещения. Она стоит со своим всегдашним сантиметром в руке и вряд ли вообще замечает наше появление. Пока я придерживаю занавеску, Ольга успевает примерить пять разных моделей. Но на этом представление заканчивается.

– Ну-ка снимай! Немедленно!

Бьянка яростно глядит на сестру мою, стоящую в самом роскошном платье, воздушном, точно безе, – и в грязных сапогах.

– И вон отсюда! Засранки! Я же сказала: ВОН! Сейчас же!

Мать моя сидит в саду и не имеет ни сил, ни желания вмешиваться в дочерние склоки из-за пропавших денег и Института эпидемиологии. Филиппе, похоже, полегчало, и мать моя либо отдыхает на травке, либо лихо отплясывает с папой джаз в ночных заведениях. Прямо сейчас она дремлет в саду. И снова сотни балетных туфелек проплывают над лужайкой под звуки далеких струн, звонкий смех и шепот листвы.

Любительский фильм