Песнь песней на улице Палермской

– Ой, мне больно… Подожди! Не сейчас…

И в этот момент Лассе входит в меня. На краткий миг лицо его озаряется небывалым светом. Такого просветленного лика я еще никогда не встречала. И это глубоко трогает меня. Святые воды смешиваются. Магические капли в золотых колбах кипят, и происходит преображение. Чистейшая алхимия. Мы теперь связаны навсегда? Я – избранница Лассе, я, чарующе прекрасная, с глазами голубиными? Вот сейчас мы будем пить сок созревших гранатовых яблок и возлежать на ложе нашей любви, где кедры – стены домов наших, а потолки – кипарисы?

Лассе стоит со спущенными до колен штанами и улыбается. И вновь тепло заполняет мою душу. Эти лопоухие уши – ну как устоишь перед ними? Я что, ворвалась в ряды взрослых? Я впервые влюбилась? Я трепещу всем телом.

И тут обнаруживаю, что Лассе во время всего действа оставался в резиновых сапогах.

– Скоро футбол по телику. Дания с СССР играет. Я если сейчас поеду, как раз домой успею и посмотрю игру у дядьки, – говорит он веселым и радостным голосом. – Они без шансов, если наши будут биться.

Я не успеваю ответить и вижу только, как он выходит из сарайчика и садится на синий велосипед своего двоюродного брата.

Мне известно, что Ольга тоже положила глаз на Лассе. И не исключено, что он избрал меня только потому, что сестра моя была больна на той неделе. Что ж, этого мы никогда не узнаем.

Наконец я набираюсь мужества и рассказываю Ольге о случившемся, и она отвешивает мне пощечину. Таким макаром она прощает меня. А потом приносит лед в кубиках и просит описать все в подробностях.

До меня вдруг доходит, что мне преподали урок поведения классического sneaky fucker. Йохан с Вибеке с интересом слушают в нашем саду рассказ Филиппы о том, что, помимо дарвиновской, существует еще одна теория эволюции. Она процветала в одно время с теорией естественного отбора, согласно которой survival of the fittest[73] – теория хитрожопого выродка.

Основная идея состоит в том, что, пока крупнейшие альфа-самцы с замечательными оленьими рогами вдохновенно и упорно бьются за обладание всем гаремом, маленький, завшивевший, но обаятельный бета-самец с лопоухими ушами спокойно окучивает пару самок под ближайшим деревом. Или в ближайшем шлюпочном сарайчике.

Это единственное логическое объяснение, почему среди нас до сих пор столько жутких лентяев, предпочитающих катиться по наклонной плоскости. Survival of the fittest в данном случае не работает, и существует вероятность того, что большинство из нас имеет сомнительное происхождение, серьезным тоном объяснят Филиппа.

Может быть, именно поэтому нас с Ольгой больше интересуют странные, чудаковатые мальчишки. Поэтому мы всегда выберем из помета самого хилого заморыша, чихающего и пищащего, предпочтем его крепким щенкам, жизнерадостно гоняющим по лужайке. Да, с этим щенком мы станем маяться всю его оставшуюся жизнь, потому что он будет истерически лаять, страдать от дисплазии тазобедренного сустава, мочиться где захочется и подсядет на диазепам.

Эту догадку я поверяю своим сестрам и Йохану.

– Merde![74] – заключает Ольга, уже научившаяся ругаться по-французски.

– Выходит, это хитрожопые выродки таким вот коварным способом передают свой бездарный генетический материал?

Филиппа кивает, и мы в полной тишине обдумываем услышанное.

– Я вообще-то большой сторонник теории о хитрожопых выродках, – бормочет Йохан. – Ведь благодаря им нам предоставляется возможность появиться на свет.

Я гляжу на Игоря, он катается на спине и выпускает вонючие газы. Потом взгляд мой падает на Филиппу с ее кривой спиной и Вибеке с ее небесными веками. Да, я тоже так думаю. Без хитрожопых выродков никого из тех, кого мы считаем достойными людьми, и близко не подпустили бы к претендентам на роль представителей рода людского.

А что до пальтирования с кем-то, то я в кои-то веки раз опередила Ольгу. Чем страшно горжусь. Вот теперь она с чисто формальной точки зрения на самом деле стала моей младшей сестрой. Наконец-то хоть на чуть-чуть я оказалась впереди.

И все-таки у меня в глубине души осталась рваная царапина. Ведь мой драгоценный первый раз втоптали в грязь, предпочтя меня матчу сборной. Какая уж тут Песнь песней, какой царь Соломон?!

Много лет спустя я узна́ю, что первый мой хитрожопый выродок выбросился из окна девятого этажа психиатрической больницы. Лассе, наверное, решил, что умеет летать.

* * *

Пока я пальтировалась с Лассе, Мясникова Лили порвала со своей семьей. Ей стали невмоготу вид, запах и вкус мертвых животных. Это касалось и свиных ушек, и телячьей печени, и окровавленных ребер. Так что она больше не помогает отцу в лавке на Хольмбладсгаде, заделалась вегетарианкой и по субботам и воскресеньям работает контролером-билетером на пароме, курсирующем между Нюхауном и шведским островом Вен – лишние деньги на карманные расходы никому не помешают…