Песнь Сюзанны

Вот Миа и ввели через Ненайденную дверь в страну Память, перенесли в заваленный мусором двор за мотелем Лестера Бамбри «Синяя луна», и там она услышала…

(слышит)

8

Миа слышит женщину, которая станет Сюзанной, поющую свою песню. Слышит, как остальные присоединяются, один за другим, и вот они уже поют хором, а у них над головами — миссисипская луна, заливающая светом их лица, как черные, так и белые, и холодную сталь железнодорожных рельсов, которые бегут за отелем, бегут на юг, бегут к Лонгдейлу, городу, где 5 августа 1964 года найдут полуразложившиеся тела их друзей: Джеймса Чини, двадцати одного года от роду, Эндрю Гудмена, его ровесника, Майкла Швернера, двадцатичетырехлетнего; О, Дискордия! И для вас, кто предпочитает тьму, вам дарит радость красный Глаз, что сияет там.

Она слышит, как они поют.

По всей земле я вынужден бродить… в бурю и ветер, в град и дождь… мне нужно ехать по Северной дороге…

Песня лучше всего открывает глаз памяти, и воспоминания Одетты подхватывают Миа, и несут ее, когда они поют вместе, Дет и члены ее ка-тета под серебристой луной. Миа видит, как они уходят со двора, переплетя руки, напевая

(глубоко в сердце… я верю…)

другую песню, которая, они в этом не сомневаются, сложена о них. Лица на улицах, наблюдающие за ними, искажены ненавистью. Руки, сжатые в кулаки, которыми трясут им вслед, в мозолях. Рты женщин, что поджимают губы, выплевывают слюну, бьющую им по щекам, пачкающую волосы, рубашки, — ненакрашены, ноги без чулок, туфли стоптаны. Тут и мужчины в рабочей одежде (кто-нибудь скажите «аллилуйя»). Тут и подростки в белых свитерах, аккуратно подстриженные, и один кричит Одетте, тщательно выговаривая каждое слово: Мы убьем! Всех! Проклятых! Ниггеров! Которые! Посмеют! Войти! В кампус!

И невероятный дух товарищества, несмотря на страх. Благодаря страху! Ощущение, что они делают что-то очень важное, что-то на века. Они изменят Америку, и, если цена этим изменениям — кровь, что ж, они готовы ее заплатить. Говоришь правильно, скажи «аллилуйя», восславим Господа, громко скажем «аминь»!

Потом появляется белый юноша, Дэррил, и поначалу он не может, у него не получается, и он не может, но потом может, и второе «я» Одетты, крикливое, хохочущее, отвратительное «я», не дает о себе знать. Дэррил и Дет лежат вместе до утра, спят в объятиях друг друга до утра под миссисипской луной. Слушая цикад. Слушая сов. Слушая тихий, легкий гул Земли, поворачивающейся на своих гироскопах, поворачивающейся все дальше и дальше в двадцатое столетие. Они молоды, их кровь горяча, и они не сомневаются в своей способности все изменить.

Желаю тебе счастья, мой верный возлюбленный…

Это ее песня на заросшем сорняками поле за мотелем «Синяя луна»; это ее песня под луной.

Я больше никогда не увижу твое лицо…

Это апофеоз жизни Одетты Холмс, и Миа тоже там! Она все видит, все чувствует, захвачена этой восхитительной и, некоторые сказали бы, глупой надеждой (ах, но я говорю «аллилуйя», мы все говорим «Бог-бомба»). Она понимает, как особенно ценят друзей, пребывая в постоянном страхе, как от него становится слаще каждый съеденный кусок, как он растягивает время, пока каждый день не становится вечностью, ведущей в бархатную ночь, и они знают, что Джеймс Чини мертв

(говоришь правильно)

они знают, что Эндрю Гудмен мертв

(скажи «аллилуйя»)

они знают, что Майкл Швернер, самый старший из них и все еще ребенок в свои двадцать четыре, мертв.

(Скажем, как можно громче, «аминь!»)

Они знают, что каждый из них может закончить свой путь в земле Лонгдейла или Филадельфии. В любой момент. На следующий день после того памятного вечера во дворе мотеля «Синяя луна» практически их всех, в том числе и Одетту, посадят в тюрьму, и начнется время ее унижений. Но сегодня она в кругу друзей, рядом со своим возлюбленным, и они едины, а Дискордия выставлена за порог. Сегодня они поют, обняв другу друга за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону.

Девочки поют девушка, мальчики — юноша.

Миа сокрушена их любовью друг к другу, восторгается простотой их веры.

Поначалу слишком потрясена, чтобы смеяться или плакать, может только завороженно слушать.

9

Когда уличный музыкант начинает четвертый куплет, Сюзанна присоединяется к нему, сначала неуверенно, потом все решительнее, и вскоре он поощряет ее улыбкой, они поют дуэтом:

На завтрак ест шахтер перловку,
На ужин — черствый хлеб с бобами.
Соломенный тюфяк — его постель,
Собачья это жизнь, — судите сами.

10

После этого куплета музыкант замолкает, с радостным изумлением уставившись на Сюзанну-Миа.