Песнь цветов

Фрол слышал прежде о невероятных цветах, но не очень-то верил цветочнице. Разве могут, при всём уважении, рассуждал он, растения петь? Теперь ответ сам себя обнаружил — о, они могут, ещё как! Веко дядюшки предательски дёрнулось: он много лет трудился над своими поделками, чтобы хоть на чуточку приблизиться к волшебству, а у Любавы волшебство настоящее обитает под носом, да и досталось, считай, задаром! Лицо его на мгновение позеленело, но отрезвляющий рык Галопа, так кстати изданный, отвлёк его от размышлений.

— Что, нравится, как они поют? — вышла к гостям хозяйка. — Это андерсены — чрезвычайно редкие растения из Дании, — гордо заявила она. — Цветут всю зиму — и весь сезон поют! Осталась-то их дюжина — другие зачахли. А первый погиб в тот день, когда впервые на меня озлобился кое-кто — вы не подумайте, что не из местных, — то был сосед, приятный в прошлом человек. Я рада тебе, Фрол, — Любава приветственно склонила голову. — Как хорошо, что ты меня навещаешь! Единственный из всех — до этих самых пор, — она улыбнулась. — И кто же твоя спутница?

— Фаня, внучка Василисы.

— Очень приятно, — кивнула девочка.

— Так уж очень? — засмеялся дядюшка, вгоняя её в краску.

— Тяв, тя-я-я-в!

— Ой, а это Галоп, — представила Фаня приятеля.

Цветочница наклонилась, чтобы погладить пса.

— Какой ты хорошенький! — воскликнула она, и Галоп завилял хвостом.

Дядюшка Фрол неловко откашлялся.

— М-мы, — начал он, запинаясь, — остаться у тебя, Любава, хотим. Если позволишь.

— Поди, народ совсем с ума посходил?

— Совсем, Любавушка.

— Тогда оставайтесь, да на здоровье! Только, боюсь, надолго вы здесь застрянете.

— А ваши цветы не могут сделать всех снова добрыми? — с надеждой спросила Фаня.

— О, деточка, — улыбнулась ей цветочница, — боюсь, что не могут, как ни проси. Правда, — Любава призадумалась, — кое-кто способен помочь — Добродея, целительница. Жаль, мне самой к ней ходу нет — по дороге меня точно растопчут! И чего это я раньше не додумалась Фрола к ней послать…

Теперь цветочница так крепко задумалась, что до крови прикусила губу: она ведь на улицу и шагу ступить не может, сидит заложницей в своих стенах, а Фаня, Фрол и даже пёс Галоп вольны в передвижениях. «Дураки! — подумала она. Покамест не набрасываются на них с кулаками люди, пока не звереют при одном их виде, могут ведь бежать!»

— Чего это вы удумали спасать местный народец, а? — вырвалось у неё. — Я вот сглупила — надо было денежки за пазухой прятать и делать ноги.

Фаня посмотрела на подоконник: стоящий там цветок стремительно стал увядать.

— А где она живёт? — спросила девочка. — Целительница.

— Добродея? За лавкой рукодельников стоит домик, а за ним ещё один. А за ними пустырь, а за пустырём три дома поодаль друг от друга — вот за тем, что по центру, увидите ещё дом, а за ним — ещё четыре. За тем, что слева, если глядеть прямо, будет крошечный такой домишко, там она и проживает.

— Подождите, прошу! У вас есть карандаш? Мне бы записать.

— Тя-яв!

— Галоп запомнил, — отрезал Фрол, уставившись на прекрасную ёлку в углу. По большей части, украшено дерево было игрушками из его же мастерской, но разница была в том, что под цветочное пение подсвеченные разноцветной гирляндой поделки как будто оживали и плясали на ветвях в такт голосам. Ну это ли не волшебство!

Дядюшка изменился в лице, позеленел, стиснул зубы и сжал кулаки.

— Ты не достойна этих цветов, — прорычал он, обращаясь к хозяйке. — Посмотри же на них: они будто рождены для моей чудесной лавки!

Галоп недовольно залаял.

— Отстань ты, глупая псина, — махнул на него Фрол. — И зачем я только взял тебя ещё щенком? Бестолковое ты создание.

Галоп от обиды заскулил; Фаня бросилась его обнимать.

— Не надо так, дядюшка Фрол!

— Да ты не него посмотри, деточка, — вмешалась Любава. — Вон, болотного цвета стал, дурак старый. Завидует! А вот пёс ваш — молодец, такого бы в сопровождение… Оставайтесь-ка вы тут, гости дорогие, а мы с Галопом сами к целительнице сходим.

Десяток цветов один за другим потемнели, осунулись и зачахли. Фаня ахнула и отступила, когда увидела серо-зелёное лицо цветочницы. Цветы разом смолкли, и только один, последний, едва-едва тянул печальную мелодию.

— Собака моя, ведьма! — прохрипел Фрол.

— Старому ослу пёс ни к чему! — заверещала Любава.