Песнь тунгуса

Наконец «Ракета» причалила. И они оказались в городе. В большом, очень большом городе, о-ё… Много камня выросло вверх, вширь. Много стекла. Провода всюду, как будто сеть на улицы накинута. Птиц не должно быть. А они были. Толстые голуби, вороны, даже сорока пролетала в одном месте, где густо росли деревья, воробьи чирикали. По улицам безостановочно текли люди, машины всяких размеров, от крошечных до гигантов, похожих на какие-то корабли. Самосвалы, экскаваторы, словом, всякую мощную технику Мишка видал и на БАМе, но здесь техника заполняла улицы, которым не было конца и края, будто бы поистине длинным, очень длинным чьим-то мыслям… И Мишка даже подумал, что здесь вообще никто не умирает, совсем. Все живут себе и живут в этом движении по бесконечным улицам. И над широкой Ангарой шли улицы — по мостам. Вода только пенилась внизу возле великанских свай, напористо текла, уходила куда-то, — ну, Мишка знал из уроков географии, что в самую глубь Сибири, к Енисею, а там — к океану.

Сколько лиц мелькало! Самых разных, молодых, розовощеких, старых, сморщенных, землистых, со взглядами быстрыми, непонятными. Люди ведь шли не просто так, а с каким-то умыслом. Сколько дел! У каждого — свое. И, наверное, очень важное, не то что у Мишки — добраться до улицы Тимирязева. Флотоводцы везли его. В ларьке у речного вокзала они попили пива и еще сильнее окосели, разговорились. Так что в трамвае, который с грохотаньем и лязганьем вез их всех к намеченной цели, сидевшая впереди щекастая женщина с пышной прической оглянулась раз, другой и, наконец, возмущенно встала и пересела подальше. А друга Краснова это развеселило, и он все порывался пойти познакомиться, но Краснов его удерживал, пренебрежительно отзываясь о статях пассажирки. И та в конце концов, пылая щеками и раздувая ноздри, вышла. Мишка впервые ехал в трамвае. Чувствовалось, что трамвай тянут не лошадиные силы бензинового мотора, а какие-то мгновенные и не прекращающиеся удары молний. Иногда, впрочем, они прерывались, и трамвай нелепо нервно дергался.

Нелепой и дерганой и была жизнь Мишки Мальчакитова в этом городе. Как потом он понял, это было преддверием самого худшего: армии. Подготовкой. И он ее не выдержал.

Мишка Мальчакитов чувствовал себя на долгих улицах города, как та белая оленуха: серьезно боялся впасть в кружение. И удивлялся, что это не происходит с водителями трамваев, автобусов, такси, колесивших по городу во всех направлениях. Да и с остальными горожанами, милиционерами, рабочими, каждое утро берущими штурмом общественный транспорт — и зачем? Чтобы пропасть на долгие девять часов в пасти заводской проходной, а вечером снова набиться в автобус или трамвай. И утром опять лезть в узкие двери, ехать и вновь — строго по часам — работать под присмотром мастеров, начальников цехов. На самом деле они уже впали в кружение! Но свыклись с ним. Хотя временами и теряли голову.

Иркутск славился уличной преступностью. На этих длинных улицах поздно вечером легко было получить фингал, а то и финку в бок. Здесь шла какая-то нескончаемая битва. За что? За деньги, наверное. Но иногда — просто за право жить. Люди здесь все-таки умирали. Город лишь представился ему обиталищем бессмертных. Здесь то и дело случались аварии, и неопознанные трупы с улицы увозили в морг. Происходили пьяные драки. Соперники мутузили другу друга чем придется — бутылкой, разводным ключом, лопатой, кастетом. Это была война всех против всех.

А как же еще? Совсем тесно. Живут на головах друг у друга. Ездят вповалку. Толпятся в магазине. Даже кино посмотреть — очереди, а то и драка. О-ё… Что бы сказала баба Катэ? Здесь у всех одна песенка: дынгды-дынгды. А это ведь песенка железа, недобрая… Мало им места. А не разбегаются. Сбились в кучу и рычат.

Жизнь в общежитии после интерната Мишке не была в новинку. И притеснения старшекурсников. Но тут еще и параллельные курсы соперничали, агрономы с пренебрежением относились к скотам, то есть учащимся на зоотехническом отделении. Боролись за какое-то первенство и техникум с техникумом, авиаторы с водяными, то есть учащиеся авиационного техникума с учащимися гидрометеорологического техникума, авиаторы и водяные — с крестами. А со всеми учащимися техникумов воевали бурсаки, учащиеся профтехучилищ, будущие экскаваторщики, слесари, токари, шоферы.

Мишке долго невдомек было, почему их всех так кличут: кресты. Однажды он в воскресенье пошел посидеть на Ангару, посмотреть на осенние парки, покурить и подумать об этой реке, уносящей столько воды Ламу — Байкала. В техникуме почти все ребята курили. Да и некоторые девчонки.

Не успел Мишка зажечь сигарету «Опал», как из сквера вышли ребята, трое, в нейлоновых спортивных куртках, китайских джинсах.

— Эй, дай закурить! — крикнул один, с длинными светлыми волосами.

— Ты откуда? — спросил другой, приближаясь.

— С Тимирязева, — сказал Мишка, готовясь к худшему.

— А мы думали с Монголии, с пустыни Гоби летун. А ты крест?

— Зачем крест, — сказал Мишка, — эвенк.