Песнь тунгуса

Он ходил на речной вокзал, глядел на черную течь Ангары, которую с обеих сторон схватывали забереги. И ледяные клещи ширились, сжимали реку. У рыбаков он узнавал, какова там ледяная обстановка на море.

— Ты на Ангару-то не гляди, — сказал ему один старичок в оранжевой рыбацкой робе, с седой бородкой и вечно красным носом. — Она тут совсем не перемерзает, парень. Всю зиму дышит. Продух этот до самого лета будет!

Деньги, которые ему присылала тетя, забирал Славик.

— Я буду твоим банкиром, — сказал он после того, как Мишка в очередной раз просто роздал одному, другому полученные деньги.

У Мишки постоянно выцыганивали денежки знакомые и совсем не знакомые ребята. Это за ним водилось еще в интернате, и Луча Станислав Ильич даже устраивал дознания, кто сколько денег выманил у Мишки, и заставлял хотя бы что-то ему возвращать. Мишка и сам не понимал, как так получалось, что деньги не задерживались у него и почему он покупает какому-нибудь «закадычному другу» — старшекурснику пачку сигарет или пирожки с повидлом или ведет в кино двоих-троих «бедных родственников». Мишка знал, что за деньги можно много чего купить, хотя бы те же лыжи с пластиковым покрытием, «титановые» палки, отличные лыжные ботинки, — но как-то так выходило, что владельцами этих сокровищ становились другие, хотя бы и те, кого он водил в кино, а Мишке даже старые лыжи-дрова, гнутые алюминиевые палки, дубовые древние ботинки приходилось брать напрокат.

— Ты чё, — спросил его как-то Славик, — в коммунизм веришь?

— Нет, зачем, — недоуменно ответил Мишка.

— А чего отвергаешь денежные отношения?

— Я не отвергаю, — сказал Мишка.

— У меня батя парторг в колхозе, — сказал Славик. — А деньги любит, как последний капиталист. Мне лишнюю копейку не даст. И недавно купил «Ниву». Понял? А ты себе ничего не купишь. Даже сигареты стреляешь у тех, кому дал деньжат на пачку. И они над тобой потешаются. Вообще лучше бы ты не курил, а качался, вон, дохлый, как колхозник из «Двадцать пять лет без урожая».

— Эвенки любят табак.

— Деньги и здоровье надо любить! Ты же лыжник, а куришь? Дыхалку сбиваешь, дурак. Так бы вообще, может, чемпионом стал. Биатлонистом. Стреляешь небось ого? Есть у тебя ружье дома?

— У дяди Иннокентия «бельгийка», двадцатка. Но он без нее в тайге бегает.

— Чего так? Нельзя в заповеднике? А если медведь? Шатун?

— А его Лохматый и помял, веко порвал, болтается с тех пор. Насел, но отпустил. И дядя зарекся.

— Клятву медведю дал, Малёк?

— Ну, ага, Лохматому.

— Или кому? Чё за кликуха-то?

— Лохматый, — сказал Миша, — зверь.

Славик поправил очки, даже протереть их хотел, чтобы получше разглядеть Мишку, но передумал, покачал головой.

— Ну и ну, семейка у тебя. А зачем тогда «бельгийка»-то?

— Мне перейдет, — сказал Миша.

— А ты еще не поклялся в верности товарищу Лохматому?

Миша, немного смутившись, отрицательно покачал головой и честно посмотрел на друга.

— Да-а-а, — протянул Славик, лохматя русые вихры. — У вас там тот еще колхоз… И председателем товарищ Лохматый! Таежный коммунизм.

Мишка рассказывал ему о заповеднике, о его людях, горячих источниках на центральной усадьбе и в верховьях самой крупной реки, где растет пышная зелень, ползают змеи и порхают невиданные бабочки — даже зимой, приврал он немного. А то, что зимой там купаться можно, не соврал. Мол, в сорокаградусный мороз приходишь туда на лыжах, и, пока печка разгорается, — хоп! Окунулся, смыл пот и грязь. Ая! Хорошо! И сиди, пей душистый чаек в зимовье, потом кури.

— Курилка, — заметил Славик.

— Табак — это трава. Хорошо пахнет, вкусно горит. Зимой теплее.

— Лучше я двадцать раз отожмусь, — возразил Славик. — Пилоту надо здоровье. Чтоб как часы.

— Не человек, а машинка?

— Не машинка, а — летчик.

— Самолет.

— Хватит издеваться, а то врежу! — Славик сжимал крепенький кулачок, замахивался. И в эти мгновения его глаз косил еще сильнее, улетал, как спутник со своей орбиты, а другой глядел прямо.

Мишка отклонялся, а сам смотрел печально на друга. Куда его возьмут с таким шальным спутником, в какое еще летное училище… Вот лесником в заповедник еще возьмут.

Славик выдавал Мишке деньги. Ну, это и вправду было удобнее. Да и сколько этих денег присылали Мишке? Не разгонишься.

Однажды Славик напомнил Мишке, что тот рассказывал об органисте-пожарном Генрихе.

— Ага, — согласился Мишка.

— А в городе есть орган, понял? — сказал Славик. — Хочешь — иди слушай.

— Здесь? В Иркутске? — не поверил Мишка.

— Ну а ты думал где? Только в Прибалтике этой? На Сухэ-Батора, почти на самой Набережной, Нижней, ну, за Кировским сквером. Там костел польский.

— Церковь? — переспросил Мишка.

— Да, польская. Только там сейчас концертный зал. Немцы несколько лет назад построили орган. Узнай, когда будет выступление.

— Откуда ты сам узнал?

Славик нетерпеливо дернул плечом.

— Знающие люди сказали.

— Пойдешь?

— Не-а! Мне некогда, по математике трояки заели. Надо наверстывать. В Омке куда без математики?