Песнь тунгуса

— Эве-е-нк? — протянул третий, чернявый, ушастый, сжимая и разжимая кулаки в карманах куртки.

— Значит, крест эвенк, — подытожил длинноволосый.

— Я некрещеный, — сказал Миша.

Ребята переглянулись, рассмеялись.

— Чё прикидываешься валенком?

— Откуда вообще сам?

Миша сказал.

— А, медвежий угол, — откликнулся длинноволосый. — Я у вас на экскурсии был. В музее зевал. Тебя чё-то не видел. Там чучело мишки, волка, соболя, а эвенка не было.

Все снова засмеялись.

— Чё в кресты подался? Лесником там и работал бы.

— Я не в кресты, на фельдшера ветеринарного учусь, — объяснил Мишка.

Все дружно заржали.

— Так это крест и есть! — воскликнул чернявый.

Мишка взглянул на него с удивлением.

— Как это?

— Вот чудило! Крест — крестьянин. Будешь в колхозе работать, хвосты коровам крутить, быков дрочить.

Мишка покачал головой.

— Не-а, в тайгу вернусь.

Ребята еще громче засмеялись, длинноволосый даже захрюкал от восторга, а чернявый оглушительно свистнул.

— По медведям, чё ли, фельдшерить?! Лосей кастрировать?! Соболям прививки впарывать? Со шприцем гоняться?!

Мишка молчал растерянно, смотрел на кривляющиеся лица ребят.

— Нет, ты, чувак, откуда-то рухнул. Где учился-то?

— Да он точно с Монголии, прикидывается эвенком.

— Да чего с Монголии!.. Крест и есть крест, они там все такие.

— Ладно, давай сигарету… три сигареты. Не ссы, не тронем, раз такой таежник. Мы-то идем монголов бить.

И действительно, взяли три сигареты, закурили и, попыхивая ими, пошли прочь, весело переговариваясь. Монголов группу как раз набрали в авиационный техникум. Так Мишка узнал смысл этого прозвища. И глубоко задумался. На самом деле никаким крестом он не собирался становиться. Зачем послушал Станислава Ильича? Его колхоз — тайга и горы, море Байкал и реки. Корова ему и дома надоела, хоть и вкусное у нее молоко, но возни сколько. Они с дядькой с ног сбивались, готовя ей сено на зиму. А в колхозе этих коров — сотня, а то и больше.

Вскоре их, будущих ветфельдшеров, и повезли на экскурсию в колхоз, а там повели в коровники. Мишка и вовсе приуныл. Колхоз был похож на тот же завод. А завод Мишке казался настоящей тюрьмой. Даже и огорожены были иркутские заводы бетонными заборами с колючей проволокой.

И в сердце у Мишки тлела тоска. Он уже уверен был, что занимается бесполезной ерундой. Никогда он не пойдет на завод или в колхоз. Не его это дело. Мишку тайга волновала, тайга его звала. Мерещились синие увалы, туманные распадки — тихие или пошумливающие, но не железом ведь, а чистыми водами и камнями, вскрикивающие кедровками или орланами, а то трубящие маральей глоткой. Мерещилось оконце зимовья с горящей лампой, и дымок идет из трубы, по щепе крыши шуршат листья. Первый снег засыпает тропу, вьется в еловых лапах, обещает быстрые спуски на крыльях-лыжах. И никого вокруг, ты один, илэ, — а все-таки как будто кто-то еще есть, невидимый, внимательный, великий, не зверь и не человек. Какое-то живое прошлое всегда в тайге рядом. То, о чем говорила бабка… энэкэ Катэ. То, что высмеивал Мишка и порой дядька Иннокентий. Приметы и правила, бабкины небылицы про огонь там, про Сангарин Буга или Агды, громовника, про охоту за небесным Лосем и шаманские речки…

Сейчас Мишка посреди шумного лязгающего города остро почувствовал какую-то странную правду этой старинной неправды, голод ощутил по бабкиным припевам и голосам тайги, дыханию Ламу, его диким и тихим ветрам, звездам, среди которых Чалбон — Сияющая Бирюзой Береза — главная.

А тут главной была телевышка.

Правда, в кино Мишка любил ходить, если удавалось выкроить деньжат. И киножурналы, которые обычно показывали перед фильмом, нравились ему не меньше самой картины. Там можно было за несколько минут увидеть Тихий океан, Москву с Красной площадью, оленеводов в чукотской тундре, рыбаков на Балтике. И однажды показали Таллин, где когда-то жил специалист по оленным трубам Генрих Сергеевич, как-то связанный с их семейством после той поездки к хирургу. Даже показали и церковь, в которой этот лес оленных труб стоит, и человек, какой-то плешивый мужичок во фраке подошел к нему, уселся перед клавишами, как у пианино, и начал играть, о-ё… Но продолжалось это не долго. Таллин был каким-то забавным городом, словно построенным специально для съемок фильмов-сказок, ну там «Снежной королевы».

Товарищ, сосед по общежитию Славик Пызин тоже не хотел здесь учиться и обругивал запершего его в этот техникум отца. Отец у него работал агрономом в колхозе, мать разбилась в автокатастрофе. И отец хотел поскорее пристроить сына куда-нибудь, потому что с его новой женкой Славик был на ножах. Славик мечтал поступить в летное училище в Омске. Но надо было учиться еще два года, чтобы получить среднее образование. Ну а в сельхозтехникум, на агрономическое отделение сына агронома брали сразу… Его судьба напоминала судьбу Мишки. Они и сдружились, Малёк — кличка от фамилии Мальчакитов — и Пызя.