Песнь Виноградной Лозы. Запах трав

Их возводили быстро, на скорую руку, когда из Пеонии хлынула волна беженцев от войск ахеменидов. По той территории враги прошли с особой жестокостью. Женщин угоняли в рабство, мастеровых на строительство столицы Персополь. Эгейцы тогда отделались меньшими потерями. Но и сейчас они платят дань. Пеония вошла в состав эгейских земель, и теперь дань у них совместная. Беженцы уже расселились, устроились, как смогли, и вот времянки стоят пустыми. Полуразвалились, покосились, но ещё держатся. Вот здесь и ютится городская нищета, здесь же тайный люд имеет своисхроны. Даже Фифа, пасущийся на рынке, общающийся со спекулянтами и контрабандистами, в этой части города был впервые.

Нельзя сказать, что здесь была грязь или нечистоты, но вот дух какой-то пустоты и отчаянья, казалось, был впитан этими развалинами. Возможно, беженцы оставили все свои страхи, боль в этом месте прежде чем начать жизнь заново. И руины наполнились страданием людей, сохраняя в себе эту память.

Коготь двинулся к одному из таких домов — похожему на барак, уже отслужившему своё. Подобно тому, как в их Логове окна были заколочены, создавая ощущения нежилого и мёртвого дома. Да и само здание было покосившееся, с провалившейся крышей.

Внутри было мокро, холодно и противно. Свет почти не проникал в помещение, и Фифе пришлось держаться за стену, чтобы не упасть, следуя за Когтем, пока глаза не привыкли к темноте. Потом они вышли к костру, разведённому в центре большого помещения.

Огонь был вялым и почти не грел. Да и освещал слабо. Вокруг него, словно тени, шевелились дети. Старшему было лет десять. Здесь Коготь и осел на деревянных ящиках, окружавших тщедушное пламя. Фифа присел рядом.

Огонь освещал грязные детские лица, худенькие тела в каком-то рванье. Ребятишки были из тех, кто бегал на рынке и воровал еду, не брезговали и кошелями. Грязное тельце прошмыгнуло мимо парня и растворилось в темноте. Затем возникло около Когтя, передавая ему что-то и шепча на ухо. Коготь усмехнулся.

— Студент, ты ничего не обронил? На возьми, — в руке теневого главы был бронзовый ключ. Большой как штопор, с кольцом для верёвки, до этого висевший на фифином поясе, спрятанный в штаны. Парень покачал головой, потрепал грязного ребёнка по волосам.

Один из мальчишек, сидевших у костра, что-то рассказывал о многоножках. Остальные его слушали с открытым ртом. Парень не стал прислушиваться к оратору.

— Откуда они? — Фифа кивнул на детей. Коготь, разламывая лепёшку, раздавал детворе.

— Из Тимфаи. Их родителей в Орестиде 4 года назад то ли лес рубить наняли, то ли строительство какое… — Коготь говорил тихо, отстранённо, без эмоций, как об обычной жизни. — Там скифы налетели, всех порубали. А вот мелкие спрятались, а потом в столицу доковыляли. Теперь тут так и живут.

Коготь поставил для мальчишек воду на огонь:

— Такие везде пролезут.

Фифа непроизвольно почувствовал вину. Тимфагия одна из лучших областей закреплялась за потенциальным наследником, считалась его столом. Сейчас она за Илькой, и он её номинальный правитель. Правитель же Орестиды отец Фифы. За каждым представителем аристократии уделы закреплены, с которых они получают доход и за которые отвечают перед общим делом — Государством. Так Аминтор имеет стол в новой столице — Пелле, хотя раньше именно он был правителем Тимфаи. Филипп — правитель Эг, как сакрального места. Вот теперь Фифа и почувствовал собственную ответственность за этих детей, словно сам был виноват, что в Орестиде 4 года назад погибли их родители.

— Студент, ты — то чего хотел? — Коготь отвлёк Фифу от размышлений.

— Да всё о том купце. Если поможешь…

Коготь искоса оглядел собеседника и горестно вздохнул.

— Значит, я прав. Влез ты в это… Зачем тебе? Ведь прирежут…

— Коготь, надо. Действительно надо. Дом в городе, спасибо тебе, нашли. Нужна пещера, где он товар держал. — Фифа взял Когтя за плечо, заглянул в лицо. — Очень нужно. Заплачу, сколько скажешь.

Сумрачный человек в сомнениях покачал головой. По его виду можно было прочесть, что ему жаль Студента, полностью погрязшего в какой-то афере. Но самому туда лезть не хотелось. Самосохранение не давало Когтю увлечься чем-то столь опасным. Вот воровство на рынке, мелкие кражи, даже залезть в чей-то пустой дом, это бы он рискнул, но вот так соваться, где точно прирежут… Нет. Когтю была дорога его жизнь.

Фифа поднялся, побрёл к выходу. За дверью он обернулся к последовавшему за ним Когтю. Сунул ему деньги в руку.

— Ты это… Хоть молока им купи, — не оглядываясь, Фифа пошёл к центру города.

— Эй, Студент. Если что узнаю, я сам тебя найду! — донеслось ему в спину.

На душе было гнусно и муторно после того, как увидел этих несчастных детей, когтеву шелупонь. И сколько таких сирот! Которые никому не нужных. Лишились родителей — и всё: нет ни будущего, ни настоящего. Живут голодные дети. С этим что-то делать надо. Перед внутренним взором Фифы так и застыли голодные детские глаза и тщедушные тельца в обносках.