Раскрывают символ и метафоры, объединяющие в одночленной формуле двучхленность психологического параллелизма. Вместо того, например, чтобы сопоставить образ исчезающей навсегда девической воли с образом убежавшего в лес горностая, девушка-невеста жалуется в песне: «горностаюшком волюшка ускакала»; она перекладывает на убегающего зверька признаки покидающей ее свободы — ценность, быстроту и невозвратимость. Ласточка-касаточка летает и вьется, девушка обвивает руками милого друга («я касаточкой увивалась»…). Быстро летит в небе сокол, скоро проходит счастливая пора жизни («житье пролетело ясным соколом») и т. п. Метафора может быть короткой (рекой протекает жизнь; птицей пролетает молодость; змеей шипит лютая жена; огнем разливается гнев; росой падают слезы) и более распространенной. Она может разрастись в более или менее подробное описание и дать целые картины: сердце девушки заперто замком, девушка гуляет по горам, теряет ключи и не может отыскать их, сердце остается запертым навсегда; молодецкое сердце горит огнем, и нельзя залить его водой, и т. п. Повтор таких метафор закрепляет символическое значение отдельных образов.
Этому закреплению помогают повторяющиеся и становящиеся привычными сравнения и уподобления:
Художественные приемы, создающие красоту и образность лирической песни, не исчерпываются символикой, сравнениями и метафорами. Песня подчеркивает эту красоту подбором разнообразных лексических средств — эпитетами, словотворчеством, фонетической звукописью. В народной поэзии издавна известны привычные словосочетания, застывшие в текстах фольклорных произведений («сине море», «серый камень», «зелено вино», «легка лодочка», «белая береза», «горькая осина», «калин мост» и т. п.). Многие из них уже давно потеряли свежесть, поблекли. И лирическая песня, стремясь к максимальной образности и живописности, создает новые эпитеты: выразительно называет мелкий дождь «часто-дробным», скользкую дорогу — «раскатистой», жгучую крапиву — «стрекучей», речку— «бережистой», «островистой», «разливистой»; морозная зима может называться «морозливой», грозная туча — «непроносной», и т. д. Все эти определения точно и своеобразно передают качества того или другого упоминаемого предмета.
С тонким чувством цветовой гармонии употребляет песня в эпитетах сочетания отдельных красок: алого, белого и зеленого цвета («что в поле за травонька, за муравонька: она день цветет, ночь алеется, на белой заре зеленеется»); зеленого, лазоревого, голубого, бледно-розового («во лузях, зеленых лузях вырастала трава шелковая, расцвели цветы лазоревые, голубые, бледно-розовые»); зеленого, золотого, серебряного и белого («по зеленому лугу течет золотая струя-струечка, да за струечкой — серебряная, как по этой по струйке бела лебедь плывет»); золотого, серебряного, черного и алого («у голубя золотая голова, у голубушки — серебряная, черным шелком перестроченная, алым шелком перевязанная»).
Мастерски инструментована в стихе протяжной лирической песни и богатая звукопись. Рифма на концах строк возникает здесь чаще всего только как результат синтаксического параллелизма в смежных стихах:
Стихообразующими ни конечная, ни внутренняя рифмы в протяжной песне не являются. Но зато в строках этой песни очень часто встречаются другие приемы словесной звукописи — ассонансы и аллитерации: «когда вырастет трава выше царского двора…»; «жену взял некорыстну, не по смыслу…»; «пришло письмо со печатью, пришло ко мне со печалью…». Такие примеры звукописи в текстах протяжных песен прихотливы, эпизодичны и не подчинены никакой композиционной системе; они могут возникнуть неожиданно, импровизационным путем, и обилие и своеобразие их наполняет песенный стих богатой музыкой фонетических созвучий.
Иначе строится песня лирическая частая, веками служившая народу аккомпанементом к пляске и поэтому обязательно выдерживающая в стихе и напеве четкий ритм: она не знает вставных восклицаний, повторов слов, замедляющих ее движение, она делится на четкие музыкально-поэтические строфы с рифмовкой на концах стихов, объединяющей иногда три, четыре и более строк: