Песни и люди. О русской народной песне

Да, конечно, традиционные песни — архаика. Мы, фольклористы-«песенники», подходим к ним сегодня, как современные зодчие к архитектурному ансамблю Кижей, к каменным сказкам Суздаля, Ярославля, Владимира или как художники к фрескам Ферапонтова монастыря и иконам Рублева. Древние русские соборы и монастыри, деревянные и каменные палаты в городах Киевской и Московской Руси, древние башни и стены крепостей на пограничных русских рубежах — все это — прошлое, вокруг которого закономерно поднялось к нашим дням множество построек, росписей и других произведений искусства совсем иных стилей, совсем иных эпох. Сегодня мы строим не так, не так рисуем и пишем. Но красоте нашего прошлого изумляется весь мир. И мы, потомки, гордимся мастерством наших умельцев-прадедов, которое говорит о громадной самобытной культуре, о богатой одаренности русского человека. Гордимся — и, что можем, творчески используем из их опыта в нашей современной художественной культуре.

Разве не то же — с традиционным песенным искусством? Исследователь народной песни стоит в наши дни перед огромным морем современной народной песенности, образовавшимся из слияния полноводных рек, из пробегающих по эпохам ручьев, ручейков, струек. Но ведь дело не в том, чтобы наши жилища планировались по типу московских теремов и чтобы наша молодежь пела на вечеринках «Лучинушку» и «Березоньку». Никто не требует такой «реанимации» прошлого в нашем повседневном быту. Но это прошлое надо уметь ценить, раскрывать его красоту перед читателями и слушателями.

Историки и социологи, анализируя традиционные песни, находят в них материал для подтверждения исторических фактов, отголоски социальной борьбы, обрисовку характеров русских людей, данные о быте крепостных, русской женщины, русского солдата и т. п. Искусствоведы находят в текстах и напевах этих песен необыкновенное поэтическое и музыкальное мастерство, редкую виртуозность.

Но это все видят исследователи. А как хорошо было бы, если бы и самые широкие круги советских людей вслушались, вдумались в глубину и красоту своих национальных песен.

Конечно, на многих из этих песен, как и на памятниках народного зодчества или народной живописи, не могут не сказываться следы времени. И — не в пример этим памятникам — реставрировать старые песни нельзя, потому что мы не знаем их первоначального звучания, не можем учесть всех тех бесконечно разнообразных отклонений от первоначального текста, которые давал им народ на протяжении столетий в процессе тысячекратного исполнения, создавая параллельные словесные и музыкальные тексты (условно— «варианты»), дополненные новыми образами, языковыми находками и оттенками мысли. Но и нереставрированная, в том виде, в каком донесли ее до нас записи последних двухсот лет, традиционная песня хранит в себе неповторимые сокровища художественных образов, созвучий, красок, языковых жемчужин, принесенных из глубины веков.

И, используя одной ей присущие художественно-выразительные средства, она захватывает слушателя прежде всего глубиной своего эмоционального подтекста.

МАСТЕРСТВО, ОТТОЧЕННОЕ СТОЛЕТИЯМИ

Эи, дак по весны было, да по весны по красной,
Да что-то по летичку было, по лету теплому
Да как на тихой на на вёшной заводи
Да на свежей воды было на ключёвоей
Дак тут плавала сера мала утица…
Дак не одна плавала — да со сереньким со сизым селезнем…
Да как у селезня-то, у молода было
Да в три ряда, в три ряда косыньки по воды да заплеталися,
Да во четвертый-то ряд косыньки по воды плывут,
Да по воды плывут, да по вёшной заводи…
Ой, дак не сами косыньки да заплеталися —
Да заплела косыньки сера да маленька утица.
Ой, да заплела косы, да сама во поход пошла,
Во поход пошла, в зелен сад зашла…
Ох, дак в зеленом саду было во зелененьком
Да тут ходил-гулял да удалой добрый молодец.
Дак не един ходил — да с душой красной девицей.
Дак у удалого да у доброго молодца
Да не сами кудри да завивалися:
Да завила кудри душа красна девица,
Дак завила кудри да своей правой ручушкой.
Дак завила, сама ли во замуж, да во зам*ж пошла…

— Чудесная песня, Иван Николаевич! Мы нигде еще не слыхали.