Песни и стихи. Том 2

И может быть, именно в этом содержится тайна его необычайности. Вырос в Театре на Таганке как выдающийся актёр. Играл много ролей, начиная от первого представления «Доброго человека из Сезуана» Брехта (где прекрасно представил безработного лётчика) и до последнего спектакля этого коллектива. Гамлет наверняка был его наивысшим актёрским достижением, в котором он дозревал, выражал себя. Но одновременно стал любимцем миллионов людей не только в Советском Союзе, но и в целом мире, благодаря своим песням, написанным и исполняемым только ему присущим образом. Был певцом-актёром и певцом-поэтом. Принёс в наше время что-то из великих традиций русских певцов-поэтов начала века, из традиций Есенина, Маяковского и Вертинского, хотя одновременно не чужды ему были образцы французской поэтической песни от Вийона через Беранже до Ива Монтана, Азнавура. И при этом он всегда был самим собой: Владимиром Высоцким, русским человеком XX века, трагически потерявшимся среди трудных дел и проблем нашего времени.

Итак, каким он был в последние годы? Был полон лирической задумчивости над судьбой человека, меньше было в нём бунта, больше печали и понимания того, что в этом страшном мире трудно перебороть зло, несправедливость, ложь. Был Гамлетом в наилучшем, наиболее глубоком, шекспировском значении этого слова. Понял он Гамлета до конца, был Гамлетом не только в этой роли, но также и в своих песнях, в своей жизни. Эксплуатировал свой талант без жалости, хотел победить зло, жил стремительно и необузданно, не берёг ни себя, ни своих близких. Горел в искусстве и горел в жизни, как будто хотел убежать от забот и переживаний в преждевременную смерть.

Избранники богов умирают молодыми. Остальное пусть будет молчанием. Высоцкий не сыграет уже ни одной роли, не споёт уже ни одной песни. Однако, останется в нашей памяти. Шекспир сказал: «Искусство актёра — это зеркало, в котором отражается настоящий мир». Именно таким актёром был Владимир Высоцкий.

Р.Шидловский

«ПО ЧЬЕЙ ВИНЕ»?

Сегодня сороковины. И все эти дни не выходит из памяти, всё звучит, всё болит и болит всё сильнее Володино: «Протопи ты мне баньку по-белому, я от белого свету отвык…» И не только это, конечно. То одно вспыхивает, то другое…

«Купола в России кроют чистым золотом…»

«Двери настежь у вас, а душа взаперти…»

И конечно: «Вдоль обрыва…»

Непостижимо: откуда, откуда он, молодой, так много и так кровно знал про нас про всех? Про войну, хотя сам не воевал; про тюрьмы и лагеря, хотя сам не сидел. Про деревню нашу, ведь сам-то горожанин прирождённый. Как успел прожить он столько жизней и каких? Как всё-таки невероятно много может сделать один человек, а ведь он не всё сделал…

Вот уж кто не щадил себя, чтобы найти, сказать, прохрипеть правду, чтобы сблизить людей и (это кажется уж и вовсе невозможным) сблизить совсем разные далёкие поколения — шестидесятилетних и двадцатилетних. А чем ещё можно сблизить их надёжно кроме правды, помощи друг другу?

И откуда он предчувствовал и почти дотошно знал свою судьбу? Сам загадал её и сам же отгадал. Ведь все его песни — это какая-то неистовая гонка, гонка и от гибели своей и — навстречу ей. Вот загнанные кони, спасающие его от смерти: «Поклонился в копыта до самой земли…» А вот: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее. Умоляю вас вскачь не лететь…»

Всё так и сбылось (как по писанному, как по спетому), а главное — сбылась его неистовая любовь, ответная боль. Совесть сбылась. Совесть — ведь это весть, весть от человека к человеку: со-весть.

Тот, кто был на его похоронах, убедился (может быть, в полной и радостно-горькой неожиданности для себя) — есть, есть всё-таки то, во что мы почему-то стесняемся верить и без чего, наверно, не захотим даже и жить: есть всё-таки то, что названо правдой на земле. Есть, когда есть эти десятки тысяч людей, которых никто не приглашал, не организовывал и которых собрало и сблизило горе и братство. Такое не прикажешь, не закажешь, не придумаешь. И оказалось: как много, очень много родных людей — родных ему, а через него — и между собой родных. Это было — не «поэт и чернь». Это правда — «поэт и народ». Это и был народ, который знает, что потерял одного из своих самых совестливых, мужественных и безудержно талантливых своих сыновей — из тех, что, казалось, перевелись уже на Руси, а вот есть же. Из тех, кого называли у нас когда-то «непутёвыми», «забубёнными» и кого любили почему-то горячее всех, самых «правильных» и самых послушных.