Песни южных морей

У племени сиуаи (Соломоновы острова) записано множество песен оплакивания, характер которых (объем, набор формул, степень эмоциональности, отдельные мотивы) обусловливался степенью родства, связывавшего исполнителя с умершим. Дальние родственники ограничивались короткими плачевыми фразами, близкие выражали свое горе в развернутых элегиях, построенных на устойчивых композиционных, сюжетных и стилистических элементах. Здесь мы найдем и риторические вопросы («Где я смогу теперь увидеть тебя?»), и обращения к собравшимся («Очистите место, чтобы я мог исполнить свой танец»), и формулы утраты («Теперь я пью твою кровь»), и метафорические замены при обращении к умершему («Мой рогоклюв»; «Ты, высоко ценимый, подобно прекрасным раковинным деньгам»). Некоторые формулы содержат гиперболизированную оценку личности умершего:

Твоя гибель подобна падению огромного дерева, которое оставило окружающее пространство без защиты.
Ты защищал это место подобно мощной ограде.

И здесь же — слова о заброшенном огороде, о печали младшего брата, о неизбежности ухода старших и т.д.

В иных причитаниях степень конкретизации, видимо, особенно велика: например, женщина, оплакивая брата, подчеркивает свое вдовье положение: будь жив ее муж, они устроили бы похороны как следует, закололи бы свинью, а теперь она вынуждена выражать свое горе только словами [69, 275-280].

Океанийские песни оплакивания — явление исключительно интересное. В плане собственно поэтическом они привлекают соединением мифологии и повседневности, формульности и жизненной конкретности, высокого лиризма и бытовой насыщенности. Но они многое дают и для проникновения в психологию коллектива и личности океанийской среды, для понимания системы внутри- и межродовых отношений, для уяснения взаимосвязи традиционной обрядности и быта. В той или иной мере это относится и к другим семейным песенным циклам. {57}

Глава III. Циклы общественные

В океанийском быту таких сфер и типовых ситуаций, где коллектив выступает как единое целое, где на первом плане забота о делах всего коллектива или какой-то группы его, немало, их даже трудно все перечислить. Мы остановимся лишь на тех, которые, с одной стороны, выделяются своей общественной значительностью, а с другой — концентрируют вокруг себя специальный поэтический фольклор.

1

Универсальный для первобытнообщинного строя обряд инициации (посвящения), связанный с переходом мальчиков и юношей в класс молодых мужчин, был хорошо известен и народам Океании. Лучше всего он сохранился на Новой Гвинее, и мы располагаем значительным материалом из разных ее районов. Впрочем, полной картины все равно нет, так как обряд принадлежал к числу тайных, окружался строгой секретностью и посторонним наблюдателям нелегко было проникнуть за стены мужских домов или в глубину тропического леса, где происходили самые важные эпизоды обряда. Еще труднее было понять смысл совершавшихся обрядов и действий, полных скрытой символики, магической значимости и мифологических ассоциаций.

Опасность заключается в упрощении виденного, в логических и рациональных объяснениях того, что по смыслу многозначно и далеко не всегда определенно. Все же основные моменты обряда и его цели поддаются пониманию. Мальчиков уводили в лес, где они некоторое время жили под присмотром стариков. Считалось, что они пройдут обязательную для мужчины школу: овладеют навыками воинов {58} и охотников, обретут физическую и психологическую силу; их введут в курс культовой жизни, откроют тщательно оберегаемую тайну священных музыкальных инструментов и научат игре на них, сообщат мифы, священные предания и заклинания, табу, обучат культовым танцам и песням и т. д. Не будем ни на минуту упускать того обстоятельства, что все обучение было одновременно реальным (в меньшей степени) и сакрально-культовым (по преимуществу). Посвящаемых как бы окружали, вступали с ними в общение мифологические существа и предки. Весь обряд мыслился как пребывание молодых людей в ином мире. Судя по множеству данных, предполагалось, в частности, что посвящаемый проглатывался каким-либо чудовищем и затем возвращался в преображенном виде. Обряд мог трактоваться как смерть и вторичное рождение. Рожденный заново обретал неведомые ему ранее знания, силы, возможности. Но одновременно обрывались многие его связи с прежней жизнью. До сих пор он принадлежал преимущественно женскому миру: спал в женской хижине, ел с женщинами, разделяя с ними трепетный страх перед таинственными звуками фантастических «птиц» — флейт и гуделок, лишь издалека мог наблюдать за совершавшимися церемониями. Обряд инициации резко и раз и навсегда отрывал его от привычного мира и переносил в новый, он должен был воспитать в посвящаемых стойкое сознание противопоставления мужского женскому, чувство мужского превосходства, обладания особыми правами.