Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие

Накануне отправки в США у нас украли все документы, полученные в эмигрантском офисе. С замиранием сердца шел я к чиновникам, воображая, какой сейчас поднимется шум, и размышляя, сколько еще придется просидеть в Италии. Все страхи оказались напрасны: без единого слова, с улыбкой нам прямо на месте восстановили все бумаги. Тут же с горестью припомнились мне советские очереди, бюрократия и хамство чиновников.

Сели с мамой в самолет и 13 сентября 1979 года приземлились в аэропорту имени Кеннеди. Очень многие важные события в моей судьбе выпадали на это «несчастливое» число. Даже день рождения я праздную 13 августа… Когда в 1977 году я впервые оказался в Штатах в гостях у Элвиса Пресли, гравер, делавший памятные надписи на часах, спросил: «Ты когда родился?» — «Тринадцатого ноль восьмого», — ответил я на западный манер. И мастер написал: Hi, thirteener! Что можно перевести как «Привет тебе, рожденный тринадцатого!» На самом деле это определение более глобально и невозможно донести его смысл по-русски одним словом. Это некое братство всех живущих под знаком «чертовой дюжины». К «ордену» принадлежит, кстати, и Михаил Шуфутинский, празднующий свой день рождения 13 апреля.

«Новое Русское Слово»

Необходимо было устроиться на новом месте, подыскать жилье и работу. Поразмыслив, отправился на инженерные курсы. Окончил их, разослал резюме… Но ответ на обращение приходилось ждать несколько месяцев, причем далеко не будучи уверенным в успехе. Кому нужен сорокадвухлетний эмигрант с неважным английским? Позволить себе три месяца вынужденного простоя я никак не мог.

В «Наяне» — организации, помогающей эмигрантам адаптироваться в новой стране, — служил переводчиком Виктор Свинкин. Мы подружились, часто и подолгу беседовали о музыке. Его друзья держали неподалеку от Юнион-сквер магазин по продаже дисков Diskorama, куда Витя меня и пристроил. Предполагалось, что я буду обслуживать русских клиентов. Но тогда вся наша колония насчитывала пятьдесят тысяч человек, и покупателей было немного. Большую часть времени приходилось проводить в подвале, где небоскребами возвышались тысячи пластинок. Львиная доля дисков приходила в магазин с радиостанций: они получали их в качестве промоматериалов, но, как правило, даже не слушали. На конверты таких пластинок клеился стикер Not for sale («Не для продажи»). Моей задачей было аккуратно убрать наклейку и вновь запечатать альбом. Когда же в торговом зале оказывался русскоговорящий меломан, меня вызывали звонком наверх. Поднабравшись опыта, я стал мечтать об открытии своего дела в этой сфере, но ни денег, ни партнеров, ни дешевого помещения в проходном месте отыскать не удавалось.

Еще я хотел начать печататься в газете «Новое русское слово»[25]. «НРС» я заприметил еще в первый же день приезда в Нью-Йорк. О больших статьях не думал, было бы здорово опубликовать хотя бы несколько стихотворений. У меня в загашнике лежало несколько остросоциальных по тому времени поэтических произведений. Первое — посвящение Солженицыну, второе — Галичу. Редактором «НРС» был легендарный в эмиграции автор Андрей Седых, в прошлом секретарь Ивана Бунина, высокообразованный, интеллигентный человек. Прослышав о грядущей презентации его книги, я пришел на встречу, загодя взяв листки со стихами. Выбрал момент, подошел, протянул тексты. Седых тут же взял их, пробежал глазами и заявил:

— Ну, вы, конечно, не Пушкин…

— Да я и не претендую…

— К сожалению, наше издание берет только стихи уровнем не ниже чем у Пушкина, в крайнем случае Лермонтова, — старый редактор лукаво усмехнулся.

Хотя и звучали его слова вполне себе доброжелательно, я понял — мне туда не пробиться. Тем не менее руки не опустил — в свободную минуту постукивал на старенькой машинке, писал эссе «Записки коллекционера магнитиздата». И каждый день покупал «НРС», где с особенным нетерпением ждал материалов Ростислава Полчанинова. Он писал обо всех видах коллекционирования: о нумизматах, филокартистах, меломанах, филателистах…

В декабре 1980 года я прочитал его очередную статью, посвященную такому редкому виду солдатской частушки, как «журавель». Ее характерной особенностью является наличие припева, повторяющегося рефреном:

Жура-жура-жура мой,
Журавушка молодой…

Свое начало «журавели» берут еще в царской армии — их распевали хмельные гусары. Позднее простые рифмы перекочевали в пионерский и студенческий фольклор, и некоторые образцы народного творчества были мне знакомы с детства. Оказалось, у Полчанинова было хобби — он собирал «журавели». В заметке Ростислав Владимирович привел несколько своих любимых четверостиший, а в конце обращался к читателям с просьбой присылать новые, неизвестные ему рифмы. Несколько я знал. Тут же купил праздничную открытку, вписал туда своего «журавушку», добавил поздравления с новым, 1980 годом и указал свой телефон. В первых числах января раздался звонок:

— Вас беспокоит Ростислав Владимирович Полчанинов, будьте любезны Рудольфа!

— У аппарата…