Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е

Такое обилие осадков и героев, павших духом, перерастает в нечто большее, чем случайное совпадение художественного приема. Неуютная природная стихия набирает критическую массу и становится отражением экзистенциальной неопределенности, фиксирует бессознательный страх обыкновенного человека перед отсутствием ясных жизненных перспектив, оказывается символическим эквивалентом безвременья и одиночества. Казалось бы, в этих песнях нет ни одной приметы конкретного времени, но они неразрывно связаны с ним настроением, характером вчувствования в окружающий мир и бесконечной жалостью, возникающей по отношению к судьбе лирических героев. Их состояние не мимолетно и вызывает сочувствие, несмотря на всю клишированность эмоций и слов. В период 90‐х мейнстримная поп-музыка не боится запечатлевать «непарадные» чувства, наоборот, она «купается» в них, во многом как бы компенсируя строгую дозированность подобных эмоций в шлягерах советского времени. Таким образом, удручающая погода и упадническое состояние, с одной стороны, отражало умонастроение эпохи, а с другой стороны, являлось негласным отмежеванием новой поп-музыки от жизнерадостности советской эстрады.

Со временем лейтмотив затяжной непогоды вымывается, теряет свою психологическую подоплеку и становится не более чем декорацией. С появлением и разрастанием ареала гламурных образов глубокая депрессия лирических героев сменяется налетом легкой грусти под капли дождя («Блестящие» — «Облака», «Чай вдвоем» — «Ласковая моя»).

«Но моя мечта в небе летает»: поиск обетованного места и путешествие в никуда

Другим лейтмотивом отечественной поп-музыки 90‐х становится тяга к перемене мест. Лирические герои то и дело отправляются в странствие или хотят перенестись в некое заповедное пространство. В отличие от обычного путешествия их пункт назначения предельно размыт, не определен и, по сути, не столь важен. «И в свой чудесный, дивный край ты мне дорогу покажи» — обращается в своей песне Александр Маршал к орлу, так и не уточняя, что это за край и где он находится. Важно само стремление отправиться в путь за призрачной мечтой (идеей, свободой, возлюбленной) — синонимичный ряд целей тоже предельно условен. Сплошь и рядом возникает ситуация вненаходимости заветного места и, соответственно, его заведомой недостижимости. Что-то очень далекое («Звезда моя далекая» Дмитрия Маликова, «Милая моя далеко» Андрея Губина, «Ты сейчас далеко» Светланы Владимирской), трудноописуемое, не формулируемое в понятиях («Туда — никуда, никуда» Михея и Инны Стилл, «Там, только там» «Блестящих», «Лететь куда-то в даль» «Амеги», «Ты где-то там, за горизонтом» Валерии).

На такое обилие неопределенных наречий в текстах песен обратил внимание и Андрей Шенталь, предположив, что с их помощью поп-музыка «задавала утопический горизонт „хорошей жизни“, который был обещанием счастья, а не его исполнением»[285]. Это подтверждают и сами лирические герои, которые, понимая всю тщетность своих надежд, не готовы от них отказаться: «Моя мечта в небе летает, / Сбыться не может, но утешает» (строка из песни Валерия Меладзе «Мечта»); «Я приду туда, где ты / Нарисуешь в небе солнце» (строка из песни Татьяны Снежиной «Позови меня с собой», ставшей популярной в исполнении Аллы Пугачевой). Случается, что искомая идиллия приобретает более конкретные очертания («За розовым морем, на синем побережье» — строка из песни «За розовым морем» Татьяны Овсиенко). «А у реки, а у реки, а у реки» (строка из песни «А у реки» группы «Отпетые мошенники»); уже упоминавшийся Занзибар (в песне «Лимбо» Валерия Меладзе), но и эти локации по большей части оказываются или приснившимися, или нарисованными, то есть существующими исключительно в воображении.