Песни Первой французской революции

Дело пошло хорошо. С половины 1790 до весны 1792 года Франция переживала экономический подъем. Значительную роль здесь сыграли реформы первых лет революции, но этот экономический подъем был связан с усиленной эксплоатацией рабочих масс. Крепостные отношения в деревне не были ликвидированы. Вчерашний буржуа сегодня стал помещиком и охотно вместе с дворянином делил доходы «дорогого хлеба». Эту классовую особенность новых отношений подмечают народные песни. Они дают им яркую по своей сжатости характеристику:

Коль прокурор и адвокат
Законы утверждать хотят,
  Дворян то огорчает.
Но если Шапелье в окно
Нам было выбросить дано,
   Нас это утешает.

Шапелье был автором закона против рабочих коалиций, закона, введенного в силу в июне 1791 года, как ответ на рабочие стачки. Спустя месяц, 17 июля 1791 года, расстрел демонстрации на Марсовом Поле знаменовал собою окончательный переход буржуазии на сторону контр-революции. Меньше чем когда бы то ни было плебейская масса могла надеяться теперь, что она сможет мирным путем осуществить то, о чем парижане пели в день праздника Федерации за год до расстрела на Марсовом поле:

Не нужно нам дворян с попами.
А, ça ira, ça ira, ça ira!
И равенства наступит рай.

Для осуществления равенства должно было пройти немало времени, прежде всего должна была быть свергнута власть буржуазной аристократии.

Революция продолжалась. Политика стала как бы всеобщей формой сознания. В стихотворении «Публичные женщины» проститутка жалуется:

Ходить напрасно день-деньской
От практики отучит.
А если подойдет какой, —
Политикой замучит

.

Автор стихотворения в наивной форме изобразил таким образом характерную особенность революционных дней: те, кто вчера подчинялись без размышлений, теперь хотят все понять и все перестроить по-своему, все они заняты политикой. Бедняков гнетут спекулянты. Они издеваются над энтузиазмом либералов, приходящих в восторг ют синего мундира национальных гвардейцев.

Очнуться, господа,
Вас спекулянт принудит.
С мукой и порохом беда.
Вы пожалеете тогда,
Да только поздно будет.
Марат, он — поджигатель,
Но прав на этот раз.
Как ваш доброжелатель,
Предостерег он вас.

Вожди плебейской оппозиции переходили от слов к делу. Подполье Марата не могло не привлечь внимания трусливых буржуа. Один из них в песни, посвященной друзьям революции, «Исповедь версальского патриота», пишет о Марате:

Пусть темный плут листки свои
Печатает в подвале,
А я декреты и статьи
Люблю читать в журнале.

Подпольные листки, афиши и плакаты начинали играть все большую и большую роль в революционных событиях. 1792 год принес торжество идеям революционной демократии. Под нажимом городской и сельской бедноты либеральные буржуа вынуждены были примириться с падением монархии и признать республику. Республика потеряла свое узко национальное значение. Она стала знаменем европейской демократии XVIII века. Пафос революции охватил миллионы. В победе революции был залог спасения новой Франции.

Вперед за нашу свободу,
За наши права — смелей!
В ответ на угрозы народу
Мы свергнем всех королей.
Свобода! свобода! Какое прекрасное слово!
Трепещите, тираны, расплата ждет!

Армия контр-революции росла. Политическая эмиграция дворян началась еще в июле 1789 года; белогвардейская эмиграция ширилась с каждым подъемом народного восстания; она охватила теперь не только дворян и попов, но и буржуа-финансистов. Эмиграция не порвала своих связей внутри страны. Монархисты пытались проникнуть в массы: они весьма ловко пользовались социальным недовольством бедняков. Контр-революционеры пытались мобилизовать городскую и деревенскую бедноту под свои знамена, но плебейская оппозиция была авангардом революции. Ни на один момент не переходила она на сторону врагов народа. В песни об эмигрантах мы читаем:

Ханжа-банкир, бездельник-поп,
Засилья римского холоп,
Вы все, кто знати нашей любы, —
Крутись, крутись, мой эмигрант!