Песни улетающих лун

Посреди комнаты, на высокой скамейке, в просторной белой рубахе и красной широкой юбке сидела Клавдия Высатинская. В правой руке у нее, то ловко подхваченное, то снова запущенное, вертелось с легким жужжанием веретено, а левой она проворно сучила кудель. Стройная двадцатипятилетняя женщина была чем-то похожа на женщину на иконе в углу, держащую на узких ладонях непонятные буквы; когда Клавдия наклоняла голову, на груди ее с тихим весельем позвякивали мониста.

Янкель молчал конфузливо, то опуская, то поднимая глаза и глядя с испуганным восхищением на прекрасное лицо Клавдии Высатинской. С прошлого Янки Купалы, когда, заплутав возле старинного брода, он случайно увидел то, что не должен был видеть, мальчик всегда испытывал неуверенность в присутствии матери и отца Михася.

— Ой, да к нам гости, — женщина бросила прялку и, улыбаясь, поднялась со скамейки. — Здоров, Янкель. С чем пожаловал?

— Здравствуйте, — Янкель, отводя взгляд, протянул Клавдии узел, пахнущий свежим хлебом. — Матка на субботу халы пекла и вас угощать велела.

Клавдия взяла узелок из рук мальчика, развернула на дубовом столе. В узелке лежала только что испеченная хала; ее горячий, вызывающий слюнки запах теперь заглушал все остальные запахи комнаты.

Янкель, по прежнему глядя себе под ноги, проговорил:

— Грoши, тата сказал, какие он брал у вас, послезавтра он возвратит. Сказал: извиняйте, послезавтра обязательно будут.

— Ну добре, скажи мамке спасибо за халу.

Клавдия вышла в сени и через минуту вернулась с высоким гляком.

— А теперь давай твой подарок отведаем. Тебе, Янкель, молоко наше пить дозволяют?

Мальчик хотел было ответить, как вдруг на полатях громко и страшно застонал во сне Иван Высатинский.

— Чур меня, чур! — приподнявшись на локте, но не открывая глаз, крикнул он на всю хату, так, что Янкель невольно ахнул и, моргая, вытаращился на Ивана.

— Все деду небылицы снятся, — сказала Клавдия. — Не обращай внимания, Янкель. Садись-ка лучше к столу, а я пойду позову Михася.

— Ну, хлопцы, — сказала Клавдия, поднимаясь из-за стола. — Мне надо опять за работу. Теперь давайте во двор!

— Мамка, — Михась кулаком вытер пухлые губы, сделал жалобное лицо. — Расскажи сказку про русалку, которая в князя влюбилась!

— Я же сто раз рассказывала, — женщина, вернувшись к высокой скамейке, снова взялась за прялку. — Мне надо работать.

— Мамка, Янкель не слышал!

В это время в сенях послышались чьи-то шаги; затем в дверях показалась статная фигура Иосифа Высатинского. Облокотившись о косяк двери, Иосиф обвел жену и мальчишек веселыми, с хитринкой, глазами. Взгляд его остановился на госте.

— Здоров, угрюмый, — подмигнул он и, подойдя к печке, открыл заслонку; железякой принялся помешивать угольки.

Янкель, пунцовый до мочек ушей, беспокойно глядел на свои коленки. Ему показалось, что хитро подмигнувший ему Иосиф прекрасно знает о том, что подглядел он вечером на Янку Купала за старинным бродом возле омета.

2

Тем вечером Янкель, тщетно пытавшийся разыскать запропастившегося куда-то теленка, дошел до Волчьих Оврагов, над которыми в красной туманной дымке садилось солнце. Так никого и не обнаружив, он, уставший от бесплодных блужданий, решил возвращаться домой. Однако для полной очистки совести он не вернулся к идущему вдоль еврейского кладбища большаку, а, делая крюк, добрался до того места, где встречались смешанный лес с сосновым, и между ними направился к старинному броду.

Вечер был душным; нагретые за день деревья пахли свежестью древесины; сквозь их корявые руки, рассеянные лиственным абажуром, мелькали осколки заката; верхушки огромных сосен алели отблесками зари.

Наконец, в просвете между деревьями показалось поле. Мальчик спустился в заросший паречкой овражек, обрамляющий эту сторону леса, и уже собирался выбраться на другую сторону, как вдруг прямо перед собой услышал приглушенные стоны.

Янкель, испуганный и удивленный, нырнул в кусты; затем осторожно выглянул.

Шагах в десяти от него, скрытая от поля полуразвалившимся ометом, уронив в солому руки и голову, стояла на коленях совершенно голая Клавдия Высатинская; одежда ее была кучей накидана рядом. Потное, с закрытыми глазами, лицо женщины, обращенное в его сторону, показалось сейчас мальчику отталкивающим и злобным. Такой же нагой, как жена, Иосиф стоял за ней, опустив ей на бока руки; дыша тяжело, прижимался и прижимался к ее приподнятому бесстыже заду… Они занимались тем же, чем в открытую занимались лошади, коровы и овцы, как будто пытались им подражать, однако в этой игре людей было что-то загадочное и страшное…

Янкель, впервые в жизни видевший то, что он видел, то торопливо нырял головой в кусты, то снова, не в силах побороть какой-то бурлящей и темной силы, выглядывал из-за ветвей. Сердце его билось в груди отчаянным боем. Выпорхнувшие неизвестно откуда бабочки — белые, синие, пурпурные с осыпанными золоченной пыльцою крылышками — кружились над его головою цветною взволнованной тучей…

— Ну маманя, расскажи! — Михась, вечный нытик и попрошайка, все еще продолжал скулить, все просил о какой-то не нужной никому сказке.