Песни вещих птиц

Ш-пш – крутилось веретено. У расписной прялки сидели две мастерицы-близняшки. Полные плечи укрывали пуховые шали, у одной белая, у другой чёрная. Гибкие округлые запястья двигались ловко, без устали сплетая кружева. Одна сестра вытягивала из веретена белую нить и плела белоснежный узор, другая – чёрную, и узор выходил угольно-чёрный. Комнату освещали живые светляки, что порхали под неровным потолком.

– Как звать-величать тебя, девица? – спросила одна из сестёр, та, что носила белую шаль.

– Марьяна.

– В честь Мары, значит, названа, – заключила другая мастерица.

– Я Доля, – представилась первая, – а это сестра моя, Недоля.

– Вот видишь, сестрица Доля, а ты переживала из-за лишнего узелка. Есть у нас теперь новая помощница, она и распутает.

Марьяна поёжилась. Хотела было сказать, что не собиралась ни в какие помощницы, но вспомнила старую прялку в своей комнате: тогда её руки будто знали, как держать нить. Да и сердце желало учиться тому, чего на земле вовек не выучишь.

Марьяна молча поклонилась сёстрам. Доля достала кружево, что лежало в корзине по правую руку, и протянула Марьяне. Та осторожно прошла по волшебному ковру, стараясь не тревожить животных: кто знает, вдруг они на самом деле живые? Кружево казалось совершенным. О каком узелке шла речь?

– Веками мы плетём узоры, – вздохнула Доля, – искусные, неповторимые. Нити сплетаются туго – не распустить, не изменить того, что завязалось. Не нашими ведь руками стягиваются узлы, а силой высшей и незримой. Иной раз думаешь: нехорошо легла нить, значит, так тому и быть. Но приходит девица – как для её рук работа готовилась. Вот поколдуй, девица, над кружевом: глядишь, что и выйдет. И то будет верно, и то ладно.

Доля всего на мгновение отвела глаза от работы, одарила тёплым взглядом, но, словно отражение в зеркале, Недоля тоже поглядела на Марьяну:

– Да только ложными надеждами себя не тешь, – каждое слово Недоли кололо льдинкой. – Разное скрыто в узорах судьбы.

Марьяна кивнула несмело, взяла кружево из рук Доли и снова поклонилась мастерицам. Те уже и забыли о ней, плели молча, а во взглядах – покой да отрешённость.

На стене справа от входа разрасталось и ветвилось огромное дерево, в дупле которого угадывалась ещё одна дверь. Марьяна вошла внутрь дерева и оказалась в кромешной тьме. Вытянула руку, провела по шероховатой коре, нащупала ручку новой двери, но замерла на мгновение. Постояла так, словно окунаясь в начало начал, где ещё ничего нет: не сплетено, не начертано, не сделано. Страшно выходить, страшно браться за веретено, ведь как сплетёшь, так и сложится. Остаться бы молчаливым деревом, врасти корнями… Что за странная мысль! Кожа её не древесная кора, она уже покрылась мурашками, уже ждала новых ощущений. От человечьей природы никуда не денешься.

Марьяна надавила на ручку и очутилась посреди густого леса. Чего только ни видела она за последние часы, но такого не ожидала. Огромные ели уходили в самую высь, пронизывали небо, больше похожее на воду. В той воде плавали рыбы и киты, сливались и расходились, искрилась их чешуя, сверкали глаза.

Марьяна ступила на тропу. Дзинь! – травинка раскололась пополам, звякнула о камень. Весь лес был хрустальным. Хрустальная трава, хрустальные цветы и листья, даже ягоды земляники – и те хрустальные. Зелень травы казалась здесь ярче, краснота ягод сочнее обычной, но всё застыло, будто в огромном музее. Даже птицы и белки на ветвях, словно статуэтки, смотрели алмазными глазами. Дивно и странно было идти по такому лесу. Всё притягивало взгляд, всё изумляло. Волосы растрепались, Марьяна вытянула все шпильки до одной, бросила на тропу. «Интересно, куда я туфли подевала?» – подумала она, но эта мысль, как незваная гостья из другого мира, не найдя себе места, умчалась прочь. Рыбы плыли по небу, а Марьяна ступала по тропе, не помня себя, никого не помня.

Сколько она шла, не сказала бы, но вдруг небесные рыбы замерли, а птицы, наоборот, взмахнули крыльями и сорвались с ветвей. Травы всколыхнулись, ветер принёс их аромат, горький, полынный, а вместе с тем неведомый цветочный, медово-сладкий. Запахи пробудили застывшие чувства, все разом. Страх, сожаление, боль, тоску, любовь, снова страх, сожаление… И не только всё то, что переживала сама, а гораздо больше. Может, это все судьбы, увиденные в камнях, ожили в ней разом. Марьяна ощутила тоску по утраченному навеки – но кем и когда утраченному? В её жизни не случалось трагедий, но где-то случались – вокруг, всегда. Горе оставляло глубокие следы. Как жить среди них? Марьяна упала на траву, не в силах идти, и разрыдалась. Она рыдала отчаянно, пока горечь не сменилась облегчением. Тогда она будто сбросила лишнее с плеч и сладко уснула прямо в высокой траве, в невиданном лесу мира тёмного, непроявленного.