Песни вещих птиц

Кажется, она там: вертит головой, высматривает – но он уже свернул в подземку. Проклятая вещь распоряжается им, а не он ей. Лежит там, в шкафу, и приказывает явиться, когда ей вздумается. Или кому вздумается? Сопротивляться он не может, иначе задохнётся, разлетится на части, но и в полусмерти доползёт, прижмёт к груди оберег. Только не оберегает он его, а медленно убивает.

«Сила духа нужна, сила духа», – твердил дед, и юноша взращивал в себе эту силу, стиснув зубы. Но стоило расслабиться, на свидание, например, пойти – натягивалась нить, и он будто падал лицом вниз.

Все усилия тщетны, всё заново.

Сразу, как только она открыла глаза, стало ясно: в комнатах никого нет. Мать всегда отличит пустую тишину от тишины спящего дома.

Горел торшер, за окном светлело. На ней было домашнее платье. Она и не заметила, как уснула прямо на заправленной постели. И речи не было о том, чтобы ложиться спать в это тревожное время, но усталость брала своё. Муж склонил голову в кресле у окна, даже во сне глубокая морщина между бровей не разгладилась.

Она тихонько вышла из спальни и прошлась по дому. Двери плотно закрыты, будто этим её можно обмануть, – кроме той, что вела в комнату Марьяны.

Сюда стекалась старинная мебель со всего дома. Рядом со шкафом стоял массивный трельяж, у окна – стол на округлых ножках. Не то чтобы Марьяна собирала антиквариат, просто само так вышло. Вот и прялка будто всегда стояла в этой комнате.

Нить нашлась сразу, добротная, пуховая. Платок из такой пряжи согреет в любые холода. Когда она в последний раз садилась за прялку? Может, вообще никогда. Может, это память предков двигала её руками. Моток на кудель – и за работу. Веретено закружилось, нить заплясала в пальцах.

Он проснулся резко, как от тревожного сна, никак не мог понять, то ли он у себя дома, то ли в каменном подземелье, где без устали работают пряхи. Кажется, именно они ему и снились.

– Ты чего, жена? – спросил он, встав на пороге комнаты старшей дочери. – Детей перебудишь – решат, что ты с горя умом тронулась.

– Никого я не разбужу, – ответила она, не отрываясь от работы и скрывая слёзы в глазах. – Дома их нет.

– А где они?

– Искать пошли. – Она пожала плечами, будто говорила о чём-то обыденном, но жест вышел нервным.

Он стоял, молча наблюдая, как она умело обращается с веретеном. В её руках всё ладилось, за что ни возьмётся.

– Неужели всё-таки правда… Мы же растеряем их всех…

– Потерять можно только то, что нам принадлежит, – ответила она.

Ш-пш – крутилось веретено.

Мара скинула плащ и укрыла им озябшую в сырой пещере Марьяну. Её свадебный наряд скрылся под накидкой, зато чёрное платье Мары заблестело звёздами во тьме. Никого красивее царицы подземного мира Марьяна не встречала. Тонкие черты лица словно писали акварелью, волосы серебристым шёлком струились по хрупкому стану.

Поначалу коснуться камней Марьяне не давал страх. Но камни так манили неповторимостью форм и цветов, что она не смогла сдержаться. Марьяна дотрагивалась и всё смотрела, смотрела, как проживаются жизни. Казалось, нечто неуловимое, выраженное в ощущении, в послевкусии, объединяло их. Наверное, нужно пересмотреть тысячи камней, чтобы ухватить эту черту.

– Смотри сколько хочешь, – словно прочитала её мысли Мара. – Время здесь застыло, торопиться некуда.

И она ушла, оставив гостью наедине с хранилищем человеческих жизней.

Первые шаги – самые осторожные, робкие. Страшно потревожить вечную тишину пещеры. Но вскоре Марьяна, забыв о тревогах, двигалась от камня к камню, боясь пропустить хоть один. Не успевала пролететь жизнь – она уже хотела увидеть следующую. Каждая история глубоко входила в сердце, оседала тяжёлым грузом. Радостей в них было до мурашек, а горестей – до боли в груди. Словно она сама проживала все эти жизни, кожей чувствовала каждый удар судьбы, словно проглатывала каждый ком обиды, несла на плечах вину за ошибки. «Зачем? Зачем это всё?» – стучалось в виски, не находя выхода. Все жизни оканчивались одинаково, и каждая только глубже погружала в состояние ясного, холодного понимания: почти всё тщетно, лишь ничтожная часть жизни наполнена тем смыслом, который не исчезает со смертью. Но какими словами выразить этот смысл, Марьяна не знала. Её волосы выбились из причёски, пара шпилек упала на каменный пол, но она не заметила. Ещё одна жизнь пролетела перед глазами – импульсивная, яркая, с неистовым смехом и страшной тоской, в месте, до дрожи знакомом… Марьяна не могла уложить увиденное в голове, хотела забыться в следующей истории, но все камни вдруг замолчали, а пещера неожиданно вывела к дверям.

Дверей было семь, все одинаковые. Она выбрала наугад.

Массивная ручка с трудом поддалась, и Марьяна вот-вот ступила бы в комнату, но нога зависла над ковром. Опустить её она не решалась: прямо по ковру текли реки, вода бежала, словно кровь по жилам, прорезая гористую местность, на зелёных берегах раскачивались кроны деревьев, паслись лошади и коровы. Узор казался настолько правдоподобным, что Марьяна испугалась: едва шагнёт и кого-нибудь раздавит.

– Ступай, не бойся.