Мост скоренько опустили – яшметская стража явно не спала на дежурстве, а несла службу исправно, по крайней мере на дорогу поглядывала. Друзья въехали в городок. Лассан витиевато и многословно поприветствовал «доблестных воинов, удостоившихся великой чести встречать благородного, отважного и долгожданного гостя». Стражники пофыркали в бороды, но подношение в виде бутыли крепкой ястриннской малгарры приняли с обещанием выпить за здоровье рона Эанэ сразу же, как их сменят на посту.
Улицы, мощённые всё тем же эстэффом, не были даже запорошены снегом – тёплый камень растапливал его тут же, и подковы коней звонко цокали в вечерней тиши. Ранней весной солнце ещё не вошло в полную силу, не отвоевало небо у Яры-луны, а потому темнело довольно рано, особенно здесь, на севере. Во многих домах уже зажгли свечи и масляные светцы – слюдяные окошки замерцали в сумерках, напоминая о домашнем тепле и сытном ужине. Людей на улицах было немного, только дети носились ватагами, играя в какие-то свои игры: не то в разбойников, не то в табун лошадей. На немощённом, а оттого заснеженном пустыре доживала свой век скособоченная снего-баба с жестяным ведром на голове и кривым сучком вместо носа. Двоё мальчишек, впряжённые в скрипящую на все лады тележку мчали с горы замотанную в шаль девочку, звонко хохочущую на ухабах и особо крутых поворотах. В двух шагах от Ниммиррина один из двуногих «коней» резко затормозил, засмотревшись на черногривого красавца и тележка перевернулась.
– О-па, – сказал, ухмыляясь, Лассан.
Девочка в рваной шали отвесила нерасторопной «лошадке» тумака и, отбросив с лица спутанную чёлку, посмотрела на Ярренвейна. Пристально – будто оценивая. Потом фыркнула и с диким воплем пустилась догонять сбежавших приятелей. Ярренвейн же смотрел ей вслед несоизмеримо дольше. Девочка была та же. И глаза у неё и вправду были зелёные, словно припорошенные серебром.
– Неужели и вправду каннка? – пробормотал Ярмэйн.
Лассан пожал плечами. Догони и спроси, раз так интересно – молчал он. Вслух говорить такое было опасно – вдруг взбалмошный приятель предпочтёт ответ на глупый вопрос ожидавшему их в замке Канна Эстэвэна ужину? Что тогда?
На крыльцо ближайшего дома вышла высокая статная женщина и долго звала какого-то Карьку домой вечерять.
Эстэвэн Эммет-а-Нэриаренна встретил их на пороге – на широкой лестнице, предварявшей вход за ажурную, но прочную решётку внешней замковой ограды. Как прослышал об их появлении – непонятно, но радушия Яшметского хозяина хватило бы на десятерых, причём он искренне и от всей души не делал разницы между приглашённым им самим роном-соседом и незваным сыном ястриннского книжника. Впрочем, сын книжника тоже и не думал чиниться.
Эстэвэн был большой, шумный, занимавший много места хоть в маленьком помещении, хоть на просторе холмов Нэриаэаренны. Больше всего он напоминал Ярренвейну
Ярренвейн полюбил шумного великана с первой встречи и теперь с радостью принял дружеские (хоть и несколько чересчур сильные) объятия. Лассан, испытавший железную хватку пудовых лап Эстэвэна впервые, потом ещё неделю пытался жаловаться на сломанные рёбра и сплюснутые внутренности. Впрочем, оба этих увечья совершенно не мешали ему есть за двоих, а болтать и увиваться вокруг девиц – за целую дюжину.
Оставив лошадей на попечение мальчика-конюшего, друзья вошли в древнее гнездовье эмметских владетелей.
За внешней оградой красовался сад, нынче голый и пустой, но украшенный чуть подтаявшими ледяными фигурами.
– Видали, – кивнул, посмеиваясь Эстэвэн. – Это дочь моя балуется, Ронья. Старшая.
Статуи, даром что подтаявшие, были хороши – эмметская каннка обладала явными задатками большого мастера. Правда, сюжеты она выбирала на придирчивый взгляд путешественника-Ярренвейна больно уж скучные: цветы, жующая их коза, плетущая из них венок дева, косящий их мужик в безрукавке…
– Каннка Ронья большая искусница, – присвистнул Лассан. – Только я больше наслышан о других её достоинствах…
Канн Эстэвэн пожал плечами.
– О долгой косе и прекрасных очах? – спросил насмешливо. – Так глаза и у коз бывают до того хороши, хоть на холсте их изображай. Только зачем тебе в жёнах коза?
Лассан старательно побледнел и сделал отвращающий зло знак.
– Упаси, Яал! Не надо мне ни козы, ни жены!