– А это неважно. Ты не был, твой отец был, твой дед, твой прадед – в землях Нэриаэаренны всегда были Ярренвейны, даже прежде Эмметов. Значит, так должно быть. Это большая честь, большая власть и ещё большее бремя – быть сердцем своей земли. От таких вещей не отказываются второпях, как когда-то сделал твой отец. Он плохо поступил тогда.
Ярренвейн недоумённо воззрился на алайенца.
– Ты знаешь и это? Откуда?
Йосх улыбнулся.
– Песни о посрамлённых Акэ Аэнной «капюшонниках» сейчас поют даже дети малые на обоих берегах Антиннэ. Для всех то, что произошло тогда здесь, с тобой – символ возрождения, наглядное подтверждение того, что с митляндской заразой можно и нужно бороться, а айлатское колдовство отнюдь не всесильно. Если раньше люди видели только два пути: либо жить по имперским законам и беззакониям, либо бежать на Восток, то ты показал им третью дорогу – возможность оставаться собой на своей земле, не становясь ни изгнанником, ни имперским рабом.
Ярренвейн пренебрежительно хмыкнул.
– Можно подумать, это кому-то нужно здесь: вера, надежда, подтверждения, пути… Крестьянам всё равно на кого пахать – что на Ярренвейна, что на тебя с братцем, что на Наместника, лишь бы не трогали лишний раз.
– И поэтому, стоило тебе объявиться в здешних лесах, как айлатам тут же всыпали от души, да? – алайенец посмотрел Ярмэйну прямо в глаза.
– У нас было несколько другое дело, – ответил тот. – Капюшонники пришли не за данью, а насовсем. Какой-то имперский прихвостень отдал им Ястринэнн в вечное пользование, а родовой замок ронов Эанэ должен был стать новой обителью Отца Времени. Разумеется, айлаты радостно ринулись обживать дарёные угодья: рубить аэсэй, вытаптывать элгиль и всюду малевать и собирать из подручных материалов и палок свой Завещанный Символ. Ястриннцы до сих пор верят в Старых Богов, а потому терпеть такие выходки долго не стали и вышвырнули обнаглевших гостей вон. По-моему, всё вполне разумно и ожидаемо, а то, что я неожиданно оказался в нужном месте в нужное время – видимо, либо очередное проявление моего нечеловеческого везения, либо – действительно высшая воля.
Йосх Эсар-Лхэн пожал плечами. В высшую волю он, кажется, верил слабо, но высказывать свои мысли по поводу не спешил – оно и правильно: открываться перед человеком, которого видишь всего пять минут – не самое разумное решение.
Гости за столом тем временем успели перейти от славословий к злопыханиям и обратно не по одному разу, и им это очевидно прискучило. Канн Эстэвэн распорядился убрать угощения, что было сделано быстро и вместе с тем с чрезвычайной тщательностью. Место блюд и напитков неожиданно заняла карта Уумара – большая, чуть ли не на весь стол, чётко (хоть и, на взгляд Ярренвейна, не совсем достоверно в плане соответствия расстояний) прорисованная, охватывающая весь континент: от западных границ Митл-анд’ийи до самого Фэс Гараха на востоке Кеории. С севера и с юга Уумар окаймляли моря, Ярренвейн в своё время успел неплохо познакомиться с южным, а вот до северного не добрался и по сей день.
Канн Эстэвэн широким жестом пригласил всех вернуться на свои места. Ярмэйн сел рядом с новым знакомцем, рассудив, что раз уж тот проявил себя таким знатоком родословных всех присутствовавших, то, возможно, знает ещё что-нибудь не менее увлекательное, но более существенное.
– Некоторые из вас знают, зачем мы собрались, – тихо и неожиданно серьёзно произнёс весёлый эмметский князь. – Некоторым из вас – это будет довольно неожиданно. Как бы то ни было, мне бы хотелось обсудить наше дело до прибытия спарсов, без которых, конечно, не обойтись, но и посвящать их прямо уж во всё, я скажу вам, совершенно необязательно. Всем, находящимся здесь, нужно одно, а вот что может понадобиться нашим лисам-соседям, один Яар ведает. Так что начнём разговор, пожалуй, без них, а уж с тем, где без них не обойдётся, повременим до Совета.
Ярренвейн недоверчиво хмыкнул: может, канну и виднее, но исходя из того, что ему самому поведал нынче юный алайнский тинкрон, по крайней мере половина из гостей – подданные Империи, хоть и правители, но – вполне подчинённых митляндцам территорий; стоит ли доверять таким людям больше, чем свободным и независимым спарсам? Ярмэйн был в этом очень и очень неуверен.