Песня блистающей химеры

На место добрались к полудню. Это было даже не озеро, а огромное искусственное водохранилище, широко, бесформенно разлившееся и затопив­шее несколько деревень, на месте которых из воды теперь торчали верхушки садовых деревьев. Когда-то их троих вывозили сюда, в эти теперь затоплен­ные деревеньки, на дачу, чтобы они, послевоенные дети, росли здоровыми и счастливыми. Так что все эти дороги в лесу, взгорки и рощицы, весь этот рельеф местности рядом с водохранилищем был так хорошо знаком.

Цель их, как бы выразилась мама Люды, была проста — переплыть через водохранилище и на том берегу сесть на автобус. Для Лодки же это была проба пера, генеральная репетиция. Пока добрались, дотянули тяжелый тюк с лодкой, пока лодку накачали насосом и пожевали бутерброды, времени прошло много. Небо, с утра такое солнечное, потихоньку забили тучи. Мишаня первый сказал, что может начаться дождь, но отказаться от плаванья никто не захотел.

Неповоротливая лодка тяжело плюхнулась в воду и медленно поплыла, задевая верхушки затопленных сосен. Они карябали дно и шелестели, как на ветру. Первым за весла сел Димка, как самый сильный. Он старался изо всех сил, но за час лодка далеко не продвинулась — все еще торчал позади хорошо видный сосновый лесок. Между тем небо совсем потемнело и подул холодный ветер. Тогда Ромка сказал, что надо возвращаться. На что Димка, уже усталый и злой, крикнул, что надо плыть, как решили, раз уж решили, а Ромка, если хочет, может добираться до берега вплавь — тут недалеко. Ромка обиделся и замолчал.

Лодка была рассчитана человек на шесть взрослых мужчин — их было пять подростков, но все равно управляться с ней было не так-то просто. Маль­чишки стали грести по очереди, часто сменяя друг друга. Маша Александро­ва и Люда Попова сидели на корме, закрываясь от ветра старой штормовкой, и раскуривали для мальчишек сигареты.

Прошло еще около часа. Верхушки соснового леска совсем скрылись из вида, закрытые рябью волн. Лодка приближалась уже к середине озера, как налетел дикий шквал, хлынул ливень, лодку закружило, завертело на месте, весло вырвалось у Мишани из рук и понеслось в сторону. Мишаня быстро снял рубашку и брюки и прыгнул в бурлящую, пузырящуюся воду. Весло отнесло уже довольно далеко, но Мишаня догнал его и теперь плыл с ним назад, к лодке, захлебываясь в потоке воды. Ромка сидел бледный, сжав кула­ки, и смотрел на Мишаню каким-то застывшим, стеклянным взглядом. Как выяснилось потом, он вообще не умел плавать. Димка же греб с таким напря­жением, что лицо его стало багровым, но все равно их относило от Мишани все дальше, его бледное лицо и рука с веслом становились все меньше, то появляясь в волнах, за пеленой дождя, то исчезая.

И тогда Маша Александрова стала хохотать, потому что вдруг поняла, что Мишаня может запросто утонуть. Вот так. Утонуть и все. И уже тонет. Он тонет. У них на глазах. И они все не могут ему помочь. И никто не может ему помочь. На этом дурацком, вонючем водохранилище, которое высоко­парно называли морем, над затопленной деревенькой, где в детстве они жили на даче, и тело его опустится на дно и ляжет на пороге затопленного дома, два месяца в году когда-то бывшего ему родным. Длинное, худое, белое тело. Маша смеялась долго, так что заныло в боку, из глаз потекли слезы, казалось, сердце вот-вот остановится. Но все были в таком ступоре, что не обращали на нее внимания. Мишаня совсем уже исчез в волнах. И время исчезло в какой- то нереальной, сумасшедшей бесконечности.

Но Мишаня не утонул.

(Хотя в тот день и в то ненастье на этом «море» утонуло пять человек. И тоже на лодке. Чуть-чуть постарше, но еще очень молодые. Возможно, как и они — пустившиеся в первое свое путешествие. Кто так распорядился? Почему? Но те погибли, а эти остались. Судьба.)

То ли ветер переменился, то ли лодка попала в какое-то скрытое подво­дное течение, то ли Дима, сидевший на веслах, сделал невероятное усилие, или это невероятное усилие сделал Мишаня, а может, сама скрытая под водой деревенька все с тем же невероятным усилием, последней сохранившейся в ней энергией, оттолкнула от дна приемное свое дитя, — только вдруг Миша­нина голова показалась совсем рядом с лодкой, он ухватился рукой за борт, и ребята втащили его наверх.

Мишаня лежал на дне лодки с закрытыми глазами и все не мог прийти в себя. Его сердце колотилось, как будто вот-вот взорвется. Потом он попро­сил закурить. Маша раскурила ему сигарету, но после первой же затяжки ему стало хуже. Его длинные белые ноги свисали с борта в воду, и за ними, как за веслами, тянулась водяная борозда.

Между тем на небе показались первые просветы, и дождь неожиданно кончился.