Песня чудовищ

Глаза Ружана уже давно оставались чёрными, а не красиво-льдистыми, как привыкла Михле. Язвы покрыли всю правую сторону лица, там, где был порез. Ружан приказал хозяину постоялого двора принести как можно больше вина: по его словам, вино притупляло боль. Михле хотела ему верить, но находиться так долго наедине с постоянно хмельным и проваливающимся в забытье Ружаном было страшновато. Несмотря на то, что она искренне привязалась к нему.

– А я ведь уже примерял корону, – вспоминал он. – Она хранится в оружейной, отец почти не надевал её. Говорил, тяжела для его слабой шеи. Однажды мы с Домиром и Рагдаем пробрались туда и по очереди примерили.

– И вы им позволили?

– Лишь на несколько мгновений. Потом отобрал и долго в ней ходил. Пока нас не обнаружили слуги. Отец был прав. Корона тяжела.

– Вы тоже сможете надевать её, только по особым случаям.

Ружан ухмыльнулся сухими бескровными губами. Кожа в уголке рта треснула, и там тут же разрослось пятно, похожее на след от раздавленной черники.

– Михле, вы верите, что у меня есть надежда?

Михле хотела бы верить. Она столько плакала в прошлый вечер, что теперь глаза оставались горячими и совершенно сухими.

– Я бы хотела, чтобы вам стало легче.

– Вам больно смотреть на моё уродство?

Михле дотронулась до его руки. Палец попал на язву, и Ружан, шикнув, отдёрнул руку.

– Простите. Мне больно смотреть на ваши страдания. Не на уродство.

– Но всё же раньше я выглядел куда лучше. Я нравился девушкам.

Михле улыбнулась:

– О, не сомневаюсь. Вы очень красивый.

– Был. И принимал красоту как должное. Теперь думаю: надо было щедрее дарить красоту девушкам. Быть может, тогда у меня уже рос бы где-нибудь сын. Будущий аларский царь.

– Ещё обязательно вырастет. Не говорите так, будто для вас всё решено.

Ружан вздохнул и отвернулся к стене. Его спина теперь почти всегда горбилась, он держался, чуть завалившись на одну сторону. Михле стало его ещё жальче: если не видеть жестокое, хмурое, изуродованное язвами лицо, то он становился похожим на обычного больного юношу, каких всегда можно было встретить на улицах.

– А вы, Михле? Вы когда-то любили?

Михле сглотнула. Она не могла понять, к чему он спрашивает.

– Вам лучше лечь отдохнуть, Ружан Радимович.

– Не хотите отвечать. Ясно.

– Просто не думаю, что вам действительно нужно знать, – принялась она оправдываться. – Вы просто хотите чем-то занять время. Пустым разговором.

– Человек, которому остаётся жить недолго, ценит любой разговор. И мне хотелось бы узнать о вас больше.

Михле помедлила. Ружан растянулся на скамье – далеко не так вальяжно, как прежде, – и опустил воспалённые веки. Михле была рада, что не видит сейчас эти страшные чужие глаза, похожие на погасшие угли. Она тихо призналась:

– Нет. Никогда.

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– Почти как Ивладу…

Михле смутилась. Она побоялась, что Ружан сейчас начнёт сватать её своему младшему брату: тонкому, белокурому, похожему на девушку. Он совсем ей не понравился. Ружан гораздо красивее, у него широкая грудь и длинные ноги. Да и руки тоже хороши: сильные и крепкие. Но Ружан затих, лёжа на скамье. Чёрные кудри прилипли ко лбу, и Михле со вздохом пошла просить средства от жара.

Едва она собрала нужные снадобья, как наткнулась на высокого мужчину, стоящего прямо у теремка, в котором они остановились с Ружаном. У Михле душа ушла в пятки, когда она узнала Вьюгу. Он стоял тихо и скромно, словно случайно забрёл на постоялый двор. Даже снял свою накидку, чтобы быть неприметнее. Михле крепче стиснула туесок со снадобьями и упрямо поднялась по крыльцу. Сердце стучало так громко, что Вьюга, несомненно, это услышал – или почувствовал.

– Михле, могу я с вами поговорить?

Она перекинула косу за спину и смело встретилась взглядом с верховным.

– Вы станете уговаривать меня не помогать ему?

Вьюга едва заметно дёрнул уголком рта.

– Напротив.

Михле подумала, что ослышалась.

– Что?

– Пойдёмте внутрь. Там вы прячете будущего царя? Разговаривать о таких вещах на улице… неправильно.

Михле недоверчиво сощурилась, но позволила Вьюге пройти за ней. У неё с собой был ножичек, чтобы крошить корни в отвар, отрезать повязки и откупоривать плотные крышки, Михле носила его на поясе – там же, где висел отяжелевший замшевый кошелёк. Но пустить ножик в ход против верховного колдуна она, конечно же, не решилась бы. Как и противиться ему любым другим способом.

– Ружан Радимович спит, – пояснила она, указав на закрытую дверь. – Говорите здесь.

Вьюга хмыкнул, но послушно остался в сенях.

– Вы ведь поняли, что я не рассказал бы ничего о Килате, если бы не хотел, чтобы это узнали.

Михле поставила туесок на стол и оперлась спиной о дверь, спрятав руки в складки платья.

– Тогда для чего? И почему вы сейчас говорите со мной, неумелой вьюжной, которую даже изгнали из дома?

– Я помогу Ружану принять силу Смерти, – просто ответил Вьюга.

– Зачем вам это? Разве верховные не противятся возвращению костяного колдовства?