Песня чудовищ

Рагдай свистнул извозчикам, и сани тронулись с места, окружённые конной дружиной. Михле не видела, убили тех стрелков или нет. Она закрыла лицо рукавицами и всхлипнула.

Её не пускали к Ружану весь следующий день. Во дворце творилось что-то страшное: грохотали тяжёлые сапоги, голоса выкрикивали приказы. Рагдай заполнил коридоры ратниками и дружинниками, приставил их к каждой двери. Февета рассказала, что пойманные стрельцы признались: им заплатил Военег, отец Рагдая, чтобы они застрелили Ружана на охоте. Военега отправили в темницу по приказу Рагдая и, наверное, скоро должны казнить. Михле тряслась в своих покоях: боялась за Ружана, о котором ей не приносили никаких вестей, боялась выйти и наткнуться на суровых дружинников, боялась, что среди тех, кого Рагдай отобрал для охраны дворца, тоже найдутся предатели.

Наконец вечером к ней заглянул Рагдай: страшно бледный, с горящими глазами. Молча указал на выход, и Михле поняла: он хочет, чтобы она навестила Ружана.

– Господин? – повторила Михле, моргая и всматриваясь во мрак. Рагдай отступил, пропуская вперёд служанку, и та передала Михле лоханку подогретой воды с черпаком.

– Не пускает к себе слуг и лекарей, – шепнул Рагдай. – Во всех видит врагов. И я подумал, что ты… можешь их заменить.

Михле возмущённо обернулась на Рагдая.

– Я не лекарка.

– Я просил вас тоже не звать.

Глухой, тихий голос заставил Михле вздрогнуть. Лоханка воды в её руках накренилась, черпак громыхнул о кованую окантовку.

– Вы просили, – подтвердила Михле робко, но тут же добавила увереннее: – А я всё равно пришла.

Послышался лёгкий шорох. Дверь за спиной Михле захлопнулась, и от потока воздуха свеча на миг погасла, но вновь заколыхалась лихорадочным жёлтым светом.

Глаза Михле постепенно привыкали к тьме. Она уже могла различить очертания окна, а в углу – силуэт Ружана, сидящего на скамье лицом к двери.

– Уходите.

В его голосе не было ничего – ни холода, ни насмешки, ни угрозы. Высохший, как осенний лист, пустой, как исчерпанный колодец. Михле вдохнула, издав короткий всхлип. Ей бы хотелось, чтобы ей всего лишь показалось…

Она поставила лоханку на стол и непослушными руками сгребла со стола несколько баночек с мазями. Наверняка никто из слуг не знал, что именно происходит с Ружаном, но на всякий случай принесли то, что могло бы исцелить раны от стрел и снять жар. Лицо Михле пылало – вовсе не от тепла комнаты, а от того, что она стала себе казаться жалкой и глупой.

– Позвольте мне вас осмотреть. Когда я уверюсь, что вы в порядке, то уйду.

– Нет. Вы не лекарка, Михле, но даже лекари не смогут мне помочь.

– Тогда, – Михле едва не запнулась – спорить с Ружаном было непросто, особенно сейчас, но она не могла отступить: даже Рагдай просил её присмотреть за старшим царевичем, – я останусь с вами до рассвета. Вдруг вам понадобится помощь.

Последняя фраза прозвучала так вымученно, будто помощь могла понадобиться самой Михле. Она закусила губу и быстро поправила волосы, но не отвела взгляд от застывшей фигуры.

– Я могу вызвать дружину.

– Вызывайте. Вам придётся увести меня силой. Только я знаю, что вы никого к себе не подпускаете.

В другое время Ружан бы усмехнулся – конечно, непременно усмехнулся бы! Посмотрел бы на неё колко своими льдистыми глазами и сказал бы что-то такое, отчего разум Михле обожгло бы стыдом, а сердце, напротив, согрели бы золотистые смешинки. Но в этот раз он отвечал коротко, через силу, будто каждое слово застревало в горле сухим царапающим комком.

Михле сделала шаг вперёд и замерла. Силуэт царевича шевельнулся, будто Ружан хотел встать, но двигался как-то странно: качнулся в сторону и остановился, опустив голову. В темноте было трудно различить, но Михле показалось, будто одной рукой Ружан держится за грудь.

Отбросив сомнения, она преодолела оставшееся расстояние несколькими торопливыми шагами. И вовремя: Ружан медленно осел на пол, едва не упав прямо в руки Михле. Она ахнула, подхватывая его за плечи.

Наконец-то лицо Ружана развернулось к свету, и Михле едва сдержала возглас. Порез на щеке до сих пор сочился кровью, от раны тянулись уродливые тёмные разводы, кое-где щерясь мелкими выбоинками язв. Остальная кожа была покрыта пятнами, словно полотенце, на котором давили чернику. Под расстёгнутой рубахой виднелись умело наложенные повязки, которыми заменили платок Михле. Кожа царевича была горячей на ощупь.

– Я тут бессильна, – всхлипнула Михле, усаживая тяжёлого, неповоротливого Ружана на скамью. – Зовите лекарей со всей Аларии. Может, даже из Стрейвина. Я вас предупреждала, не стоило заигрываться с чароплодами. Что же вы меня не послушали!

Ружан кашлянул и вытер рот. Его губы кривились, но не в улыбке – в болезненной гримасе.

– Если бы не яблоко, я был бы уже мёртв, не так ли? Стрелы пронзили бы меня насквозь. Как вы думаете, Михле, лучше быть живым или мёртвым?

– Но вам стало только хуже от яблока! Да, оно защитило от стрел, но… вы посмотрите на себя!

– Теперь я слишком уродлив для вас?

– Ружан!

Она вскрикнула и едва не зажала себе рот – дерзнула обратиться к будущему царю просто по имени.