Песня моей души

Алхимики Черноречья, как и следовало ожидать, свои опыты не забросили. Не мне учить их уму-разуму. Подпилят под собой сук, свалятся, набьют себе синяков и, если повезёт, наконец-то одумаются. Хотя… там были упорный Вячеслав, Докучай, Клён… и иные друзья второго принца. Я всё же надеялся, что даже без помощи Эндарса там будут вещества добрее создавать почаще. Чего не скажешь о других странах мира.

Хотя Проклятье алхимиков причинило нам немало беспокойства, унесло жизни нескольких десятков людей, едва не отняло у меня друга, а у моей невесты – брата, я наблюдал за переменами и думал: «Спасибо тебе, болезнь». Люди хотя бы задумались. И объединились. Даже если только на мгновение.

Но, впрочем, кого-то наш бой с болезнью и присутствие в чужой стране всё же объединили.

Белотур долго не тянул. Как-то попросил меня ненадолго отпустить его на родину – тайник открыть. А потом вернулся с деньгами. И пошёл устраивать свадьбу, сам. Горожане помнили, что он из ворогов, но помнили, что и из «тех лекарей», так что не сильно сопротивлялись. Да и невеста не противилась. Разве что накануне дня торжественного застряла в своей комнате. Жених едва не плакал, так за весь день и не дождавшись свою зазнобу. Решил, что надоел он ей, что она передумала, что совсем его бросит. И даже не деньги, на свадьбу пущенные, волновали его, а она, «которая самая красивая, вот ты прости, Кан, но она лучше твоей девки будет».

Стёпка, вернувшийся из школы Цветаны по такому торжественному случаю, ещё два дня назад, слонялся рядом и утешал его как мог. Правда, несчастному вначале долго казалось, что тот над ним издевается. И побить порывался раз тринадцать за день. Правда, парнишка слишком быстро бегал, так что затее той не удалось осуществиться.

А потом пришла Алина с тарелкой свеже поджаренных семечек на двор. И по большому секрету призналась, что невеста потому не выходит, что всё никак не может решить, какие бусы на ней смотреться будут краше – хотелось ей перед женихом да в платье свадебном быть красивее всех городских женщин. Ну, а то вдруг его случайно уведут, жениха-то любимого?..

После мы дружно и тихо сидели на скамейке и лузгали семечки. Жених отходил от потрясения в сторону большой радости и предвкушения «всего того самого». Сам не знаю, как я там оказался среди них и откуда в моей руке взялись те колдовские семечки? Но поймал себя на том, когда уже все колени были в шелухе, осыпавшейся с моих рук. И вдруг понял, что семечки мне тоже нравятся.

– Эдак отвоюем скамейку у молодожёнов! – ухмыльнулся Стёпка.

– Да им не до неё будет! – фыркнул Роман, проходящий мимо.

И вроде только мимо прошёл – а пол тарелки семечек испарилось после, будто корова языком слизнула. И куда он их напихал, что унёс столько?

Музыканты играли бодро, столы на улице ломились яствами: гости и наш отряд, собранный по такому поводу, вместе с гостинцами, благословениями и глупыми шутками, всё терялись, им идти танцевать или поесть? Соседи по улице некоторые вдруг сами явились с гостинцами. На самом деле – просто наш стол объедать или потанцевать. Немного было развлечений у обнищавшего народа в эти сложные годы.

Часа два прошло. «Молодые» уже объявили перед честным народом о своём решении впредь идти по жизни вдвоём, через все трудности и радости. Уже посадили дерево заветное, «что род новый беречь будет», уже упросили меня дня через два их в Светополье переместить – в Памятной роще дерево посадить в честь родни Белотура, его первой жены и детей, не перенёсших голода. Да потом, может, в лесу ближайшем к новодальской столице или прямо во дворе посадить дерево за мужа и детей невесты, убитых на войне. Чтоб почтить память её первого мужа и вспомнить всех детей, рождённых и не сумевших, «которые тоже часть рода» – это уже Белотур настоял, строго глядя на жену. Но та, впрочем, была сразу согласная и счастливая, что с уважением относится к её памяти, не требуя начисто всех забыть, близких, но потерянных.

Любители танцев уже зарумянились. И либо сидели уже поодаль, блаженно вздыхая и отдыхая, либо радостно молодую пару объедали, коршунами летая вокруг столов.

За главным столом, где распивали второй кувшин кваса и первый ягодного вина, уже вовсю шёл серьёзный разговор:

– Эх, променял ты родную страну на бабу! – проворчал Осип, сурово глядя на светопольского жениха, уже в разы мрачнее, чем прежде на своего земляка поглядывал, когда тот «только шашни крутил».

Ибо, как он всем по большому секрету доложил, так тихо, что все гости его услышали, даже музыканты и очень увлечённо танцующие: по его мнению, которое единственное правильное, «баб чужих пользовать можно, но вот заботиться о них – это дурь несусветная». Но, впрочем, уже третью курицу печённую, с приправами, чужую, заталкивал в своё мягкое пузо. Гости уже на Осипа косились. Даже те, кто в целом были согласны с его мнением. Свадьба всё-таки. А он всё жрёт и жрёт, но ругает и ругает. Я уже заклинание приготовил – ледяною водою поливать, когда они драться кинутся.