Песня Обманщика

Он замер, тяжело дыша, как только оказался внутри меня. Наши груди прижались друг к другу, поднимаясь и опускаясь в унисон, и между нами разлился аромат роз. Я прижалась лбом к его лбу, чувствуя, как его член наполняет меня, пронизывает насквозь, пока весь мир не сузился до ощущения наших тел, шелеста волос на его груди, экстаза от того, что он наполняет меня.

Я двигался первым, поднимаясь и опускаясь на коленях Фалура, мой собственный член вздымался в скользком от масла пространстве между нашими телами. Я прижался к нему, сжимая пальцами мускулы его плеч. Несмотря ни на что, все те разы, когда мы были вместе прошлой ночью, все семя, которое я пролил в тела Ани и Фалура, я чувствовал, как нарастает волна моего собственного оргазма. Я не смогу долго продержаться.

Фалур крепче сжал мою талию, и его толчки стали более сильными, менее ритмичными. Его дыхание участилось, он почти задыхался. Пот стекал с наших тел, вниз, по груди, смешиваясь с маслом и древесным дымом от костра. Мы скользили в унисон, цепляясь друг за друга, будто тонули, подгоняемые бурями желания.

У Фалура перехватило дыхание, и он застонал, когда выстрелил своим семенем внутрь меня. Пульсация его члена внутри меня, давление его горячего тела, толкнули меня через край. Я откинулся назад и закрыл глаза, когда мое собственное семя пролилось на наши груди. Затем я рухнул ему на грудь, позволив Фалуру обхватить меня руками. Я смутно осознавал, что Фалур целует меня в макушку, пока мой разум кружился в посторгазмической дымке. Странная мысль бурлила в моем сознании, пока я лежал, тяжело дыша, и был обнаженным, в сильных руках Фалура.

— Я так… счастлив, — прошептал я в грудь Фалуру.

Его хватка на моих плечах усилилась.

— Я тоже, — произнес он.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В ту зиму мы все были невероятно глупы.

Я не думал ни о каких неприятностях, что могли поджидать меня. Не тогда, не в те золотые месяцы. Часы, проведенные вместе с Фалуром и Аней в тепле каменной хижины, которую я построил, были самыми счастливыми в моей долгой жизни. Они проводили со мной почти каждую ночь, а иногда и весь день. Я наслаждался ими обоими гораздо больше, чем мог себе представить: лукавым юмором Фалура, теплотой Ани. И я находил их обоих неотразимыми, особенно когда у Ани вырос живот.

Меня никогда раньше не тянуло к беременной женщине, но для Ани округлый, полный живот, несущий моего ребенка, был неотразимо эротичен. Я любил каждую частичку ее цветущего материнства, начиная с ее тяжелой, недавно чувствительной груди и заканчивая тем, как ее бледная кожа туго натягивалась на изгибе живота. Казалось, моя жизнь в каменной хижине, где стены, которые я построил, защищали меня и моих любовников от холода зимы Мидгарда, была совершенно полной, и я был в состоянии отмахнуться от любых затянувшихся сомнений от слов Одина.

Мне не пришло в голову задуматься о деревне Ани и Фалура. Или, вернее, если это и приходило мне в голову, я отбрасывал эту мысль в сторону. Мне не нравилось представлять себе жизнь моих любовников без меня или останавливаться на тех сторонах их существования, которые не были связаны с нашим взаимным сексуальным удовлетворением. И мои любовники, казалось, были рады присоединиться ко мне в этой иллюзии.

Однажды ночью, когда Аня уснула, я прислонился к каменной стене с кувшином меда Вал-Холла в руке и головой Фалура на коленях. Свечи из пчелиного воска уже догорели и капали воском на каменные стены. Через окно хижины я наблюдал, как тускнеют звезды, а рассвет протягивает к нам золотые пальцы.

— Полагаю, мне следует отнести вас обратно в деревню, — сказал я, поднося кувшин к губам.

Фалур устало рассмеялся.

— Лучше бы ты этого не делал.

— Неужели там так плохо?

— Нет. — Он медленно покачал головой, и его темные волосы коснулись моих бедер. — Но в деревне меня ненавидят.

— Я не могу себе представить, чтобы кто-то ненавидел тебя.

Фалур ухмыльнулся мне. Его щеки пылали, а глаза блестели. В тот вечер он выпил довольно много меда.

— Я уже рассказывал тебе, что заснул на прошлой неделе у наковальни? Я думал, что они собираются бросить меня в океан.

Мысль о том, что Фалур засыпает у своей наковальни, заставила меня усмехнуться.

— Неужели?

Он потер ладонями глаза.

— Им просто нужны гвозди. Гвозди, гвозди, гвозди.

— Значит, ты не любитель гвоздей?

— Тьфу. Я их ненавижу. Локи, в гвоздях нет никакого изящества. Ни капли художественности. Ты же понимаешь.

— Я? — Моя улыбка стала еще шире. Я смотрел на него сверху вниз, на его красивое, сильное, мускулистое тело, и думал, как неожиданно для такого человека, как он, иметь творческую натуру.

Фалур встретился со мной взглядом в тусклом мерцании оставшихся свечей.

— Ну конечно же, понимаешь. Только не говори мне, что по случайности камни так выложены над окном.