Слушание дела шло полным ходом. Постепенно раскрывалась ошеломляющая картина злоупотреблений и безобразий. Было произнесено много правильных речей прокурором, свидетелями и частично адвокатом. Уж и завхоз Герасимчук дважды плакал как дитя, порываясь встать на колени, но удерживаемый от этого ничего не решающего поступка охраной. И уж было присутствующим совершенно ясно, что получит он, как выражаются в определенных кругах нашего общества, «на полную катушку». Уж катилось все к своему печальному и справедливому финалу, когда вдруг в маленьком зале с зелеными портьерами неожиданно раздались тихие звуки скрипки. И вышел из-за портьеры седоватый человек с орлиным носом и в очках. Бережно прижимал он к носу драгоценный инструмент. И инструмент, как бы в знак благодарности за подобное обращение, пел счастливым голосом под его быстрым смычком.
Все оцепенели. Судья, который грозно привстал, чтобы прекратить небывалое. Дежурный старшина — он кинулся было, к нарушителю, но внезапно остановился, вытянув руки по швам и улыбаясь юношеской улыбкой. Конвой открыл рот. Такова была волшебная сила музыки!
Музыкант исполнил полностью «Концерт для скрипки с оркестром» Мендельсона и поставил инструмент около судейского столика «на попа». И лишь оторвал он скрипку от лица, как все сразу узнали в нем всемирно известного исполнителя (назовем его X.).
X. тихо откашлялся и сказал так:
— Простите, что моя музыка ворвалась к вам на судебное заседание, но она тоже является свидетелем, и мы все обязаны заслушать ее показания.
— Выражайтесь, пожалуйста, яснее, гражданин, — сухо заметил судья, к которому вернулся обычный румянец. И старшина все-таки сделал шаг, и конвой напружинился, а Герасимчук непонятно для чего заплакал в третий раз.
— Хорошо, — согласился X. и рассказал следующее:
— Жил на тихой улице бывшего сибирского города З., который нынче весь ушел в воду, смытый строящимся водохранилищем ГЭС, тихий
Человек слушал их как зачарованный, приближаясь к открытому окну, за которым стоял близорукий юноша в старенькой ковбойке.
— Биц! Биц! Браво, маэстро! — захлопал в ладоши человек, но юноша печально улыбнулся, опустил инструмент и сказал:
— Нет, я еще далеко не маэстро. Я только учусь.
— А трудно, однако, тебе учиться, парень? — сочувственно спросил человек.
— Да уж, — сказал юноша. — И я особенно мечтаю о хорошей скрипке, в которой мой талант зазвучал бы в полную силу.
Человек тогда ему ничего не ответил и к затянутому зеленой ряской пруду не пошел. А он направился в свой склад, и на следующий день, воскресным утром, его уже видели торгующим на барахолке новенькими кирзовыми сапогами.
Музыкант вытер вспотевший лоб. В зале стояла мертвая тишина.
— И с тех пор кто-то стал сильно помогать студенту. То подкинет на подоконник большой кусок вареной говядины, а то и деньгами — рубль, два… А однажды студент пришел домой и увидел… вот эту скрипку!
Легкий шум прошел по залу.
— …Прекрасную скрипку, неземной звук которой вы только что слышали. Но мне пора закругляться, товарищи!
Буду краток. Через лавину лет я узнал, кто был этот человек. Он был и есть сидящий перед вами завхоз Герасимчук! И определенное количество процентов моего гения принадлежит ему! А гений и злодейство — две вещи несовместные! Я прошу освободить Герасимчука из-под стражи!
Легкий шум усиливался. Судья вскочил. Герасимчук ничего не видел. Слезы текли по его лицу, как дождь.
— Звонко сказано, — криво усмехнулся судья. — А известно ли вам, гражданин X., что за вашим «благодетелем» числится разбазаренного не рубль-два, кирзовые сапоги и кусок говядины, а 9584 рубля 14 копеек?
— А я получил недавно на международном конкурсе в Лодзи 10 тысяч, — возразил музыкант. — Вот они.
И он разложил перед судом тугие пачки красных купюр.
Зал шумел. Люди шевелились, вытягивали шеи. Судья тогда позвонил в колокольчик и сильно нахмурился:
— Деньги немедленно заберите. Они ваши. И я вынужден вас огорчить — ваши показания лишь немного смягчат участь подсудимого, который все-таки обязан отвечать за свои преступления по всей строгости наших законов. А вас я попрошу немедленно покинуть зал суда.
Музыкант опустил голову и сказал:
— Деньги я все равно прошу забрать в погашение. А меня я тогда тоже умоляю взять под стражу, ибо я развратил этого человека, сам не ведая того.
И он стал проходить за деревянную решеточку на деревянную же известную скамеечку.
Однако тут и сам Герасимчук вскочил и с высохшими слезами заявил твердо: