Песня первой любви

— Давай, — говорю я, — то есть нет, — говорю я, — я, Валера, в отличие от прежних времен, сейчас почти не пью — разве что по праздникам или вот, как сейчас, за встречу.

И действительно, я там, на Кольском полуострове, совсем ничего спиртного не употреблял да и сейчас не пью, и вообще я сразу же после института гусарить бросил. Я так понимаю, что студенты всю жизнь пьют от бедности и от неправильного… э-э-э… образа жизни, что ли.

Не пил, в общем. Тем более что там, на Кольском. Там водка «Московская» — на самом деле петрозаводская и делается, по-моему, черт знает из чего. Фу, бр-р-р, бл-ю, ух, — как вспомню вкус ее, запах и оттенок.

Как вспомню, что вынул через секунду после нашей встречи мой друг Валера-буровик, работающий в заполярном городе X на руднике мастером буровзрывных работ из внутреннего кармана своего прекрасно сшитого палевого добротного демисезонного пальто зеленую бутылку с надписью «Московская» и с клеймом «Петрозаводск», так у меня сразу захватывает дух и мне хочется замены всех спиртных напитков на земле какой-либо благородной химией. Или хочется предупредить неопытных: «Граждане! Будьте благоразумны! Не пейте петрозаводскую водку!», или сказать: «Петрозаводские! Будьте тоже людьми! Делайте водку, как ее делали всегда порядочные люди!»

Да! Видите, какие я тогда испытал ощущения, если даже сейчас так разволновался.

А в общем-то все было просто. До начала сеанса оставалось двадцать минут. После слов Валеры «Давай выпьем за встречу» мы пошли в буфет, где тихо выпили за встречу пол-литра водки и шесть бутылок пива, тихо разговаривая о жизни: Валера сказал, что он получает двести пятьдесят шесть рублей, считая и десять процентов полярных надбавок, которые он заслужил себе за полгода. Я же сказал, что получаю сто тридцать рублей и ничего не боюсь, чему доказательством мои часы. От часов Валера пришел в восторг (отметьте себе это) и, захлопав в ладоши, сказал, что с аванса купит себе такие же, если будут к тому времени в магазине.

Потом мы плавно перешли в кинозал, и вот мы сидим уже в кинозале клуба «Дом металлурга» и смотрим кино, взявшись за руки крест-накрест.

— Убит певец Алекс Киш! — говорят с экрана.

— Киш — сын Солнца, — говорю я.

— Киш? Это ты врешь. Киш — это коэффициент использования шпура, — говорит Валера. — Киш — это просто. Буришь шпур. В шпур — динамит. Поджигаешь шнур. Пш-бум-бам. Хорé. Собирай руду, плавь с нее металл.

— Киш — сын Киша. Киш — Кыш.

Вот ведь пропадла! Неужели же она его убьет?

— Я в БВС работаю. Буровзрывная служба. Нам как спецодежду лайковые перчатки дают, шпуры заряжать.

А на экране все идет своим чередом. Ищут два следователя, один в клетчатой кепке, кто Киша-певца укокошил.

Думали сначала, что адвокат. Тот вроде все кругом на личной машине крутился, а потом думали на того дурака, что «Сольвейг» переделал, а Киш украл, а потом запутались — смотрят, что-то не то. Ничего им не понятно, а понятно, что тот, кто Киша укокошил, болел малярией. Ищут, значит, кто болеет малярией, а кто, спрашивается, может сейчас болеть малярией, когда она как болезнь почти канула в прошлое?

— А где ваши ребята, — спрашивает Валера, — где Мороз, где Длинный?

— Боб с Морозом в Красноярск распределились. Чуть коньки не отбросили. Там зима знаешь какая была — тридцать, сорок, пятьдесят. В пальтишках лазили на работу. Мороз плеврит схлопотал.

— А сейчас где, слиняли, что ли?

— Оба слиняли, Мороз в Москву, Длинный в Баку.

— А Якут что, где?

— Где Якут. Известное дело, где Якут, в Якутии. Письмо получил. Он — начальник партии. Он пока не надерется, с него толк есть.

— А Тришка?

— В ящике.

— В Казахстане ящик?

— А фиг его знает где.

— А этот, рыжий?

— Какой рыжий?

— Ну тот, что носки сушил.

— А, тот, тот — старший научный сотрудник.

А тут-то и оказалось, что следователь заметил у одной актерки какую-то баночку на старинном рояле. А другой следователь не заметил. Тогда они пришли к ней в квартиру, когда ее душил муж-адвокат, которого раньше подозревали в убийстве. В баночке оказалось лекарство от малярии. Актерка сидела почти совсем голая. Они ее и повязали. Малярией болела актерка, и на руке ее был свеж еще порез от ножа, которым она укокошила Киша. Актерка — его бывшая, старше его на восемь лет любовница — пришибла пацана из ревности к его другим любовницам и что денег у ней мало. Поймали ее, а тут и другие тоже плачут там. Кто голые, кто полуголые — певицы, модельерши — всех хватает.

И в зале еще не зажгли свет, но зрители уже стояли, стоя приветствуя замечательную игру актеров, имена которых замелькали на экране.

Стоя приветствовали, одновременно увлекаемые неведомой силой к выходу.

Так и уходили, влекомые, повернув голову к экрану, где мелькало на красно-зелено-голубом фоне «Жан, Джорди, Беата».

Причем табачный дым поднимался уже, как ни странно, к потолку и, как ни странно, виден был, несмотря на темноту.

Зажегся свет. Тут все себя стали вести по-разному, поскольку находились в различных состояниях.

Подростки, пробираясь бочком около стеночки, злобно распихивали зрителей, отправляясь и спеша неизвестно куда.