Евг. Подпов поглядел на выпучившуюся луну и захохотал, как идиот, подтверждая тем самым свою репутацию идиота.
— Еще раз напоминаю, что литература и жизнь существуют в разных пространственно-временных измерениях. Упомянутые ребята с Лубянки этого тогда, очевидно, еще не знали, отчего им и спихнули с их площади их Дзержинского.Укокошенный киш
Что за замечательные часы подарил мне к моему двадцатитрехлетию мой друг Ромаша. Они настолько замечательные часы, что я их смело вставляю в этот рассказ.
Вот они. Позолоченные и походят на золотые, они показывают день, час, минуту и секунду. Они называются «Восход», а на тыльной стороне имеют гравировку. И знаете, что там выгравировано? Не знаете и не узнаете никогда, потому что я этого никогда не расскажу, а также потому, что эти часы с меня недавно сняли.
И вот надо же — такие замечательные часы с меня недавно сняли. Сняли начисто, а сейчас еще хотят с работы, что ли, увольнять. Не знаю. А впрочем, не буду забегать вперед, читайте сами, как было дело.
По служебным надобностям я, пока еще совсем почти еще молодой специалист, закончивший Московский геолого-разведочный институт им. С. Орджоникидзе, попал путешествовать в промышленные города и поселки заполярной тундры и лесотундры Кольского полуострова со своим начальником.
И попал я в город, который назову условной буквой X, чтобы его никто не узнал.
Прекрасен город X!
Он славен своими никелевыми рудниками! До сих пор вспоминаю его с большим удовольствием! Что за дивный город вырос в заполярной тундре Кольского полуострова! Его надо было бы тоже назвать Дивногорском, как тот город на сибирской реке Е., где Партия и Правительство построили для народа рукотворную ГЭС, перегородив для этого реку Е. Пускай было бы в Советском Союзе два Дивногорска! Разве это плохо?
Дома с башенками, дома строгих и нестрогих линий, с выдумкой, изюминкой и прочим всем. Архитектурно-стилевое единство города проявляется в каждом его доме, улице и кирпиче. Фонтаны есть. Статуя неизвестного оленя. Вот какой город, город X!
Впрочем, нам с начальником довольно некогда было любоваться архитектурно-мемориальными красотами заполярного красавца. Мы приехали по важнейшей служебной надобности и весь день просиживали в приемных различных начальников, а также были на заседании, где рассматривали какие-то чертежи, развешенные на стене.
После окончания дня мы отправлялись прямо в двухместный номер гостиницы горкоммунхоза и там от усталости буквально падали с начальником с ног в свои деревянные кровати и засыпали там до утра сном много и хорошо поработавших мужчин.
Лишь изредка у меня, как у более молодого товарища, доставало сил выйти из гостиницы и посетить кино, кафе, ресторан «Белые ночи» или клуб.
— Ага. Вот оно в чем. Здесь начинается, — мог бы смекнуть более сведущий в житейских делах человек, чем вы, читатель. И он бы оказался совершенно прав.
Дело в том, что действительно, вот и в тот печальный моей жизни день, когда с меня сняли часы, я решил было пойти посмотреть в клубе «Дом металлурга» новый югославский фильм, как позднее выяснилось — детектив под названием «Главная улика».
Звал я с собой, конечно, с уважением и начальника. А он взял да и отказался.
— Ты иди, — говорит, — ты — молодой. Посмотришь.
А я вижу, что он уже сейчас заснет, и говорю:
— Ну, я пошел.
Он же глаз раскрыл и мне очень ласково:
— Иди, иди. Ты — молодой, а я это кино уже видел. Там одна баба вроде бы кого-то убила, а может быть, и нет. В общем — придешь, расскажешь.
И точно — баба. Актерка.
Убила, падла, молодого прекрасного замечательного певца популярных песен, который, несмотря на молодость, весь погряз в разврате и картежной игре, а также пожертвовал СЕМЬ миллионов ихних югославских денег на землетрясение и его жертв. Сам был из бедной семьи.
У него девки по квартире голые ходили, он машину спортивный «фиат» в карты проиграл, дочку швейцара довел до аборта, у друга украл и пел шлягер-песню, которую тот в свою очередь, переделал с Грига «Песня Сольвейг».
Ну это я опять, как везде говорится, забежал вперед. Что это меня все вперед тянет, когда нужно все по порядку.
Вот. Пришел я в кино в клуб «Дом металлурга», где я никого не знаю. Встал в фойе тихонько к стеночке и наблюдаю, как гуляют по залу парочками взволнованные девушки, чинные, медвежьего облика горняки со своими расфуфыренными супружницами и шныряет по фойе шпана в расклешенных брюках, шпана, поглядывающая (отметьте себе это) на мои позолоченные часы, сверкающие в полутьме фойе, как мое сердце, любящее Ромашу, мне эти часы подарившего.
Тут меня кто-то по плечу — хлоп. Улыбается. Смотрю — да это мой друг Валера, буровик, у которого я в Москве в общежитии полгода на полу без прописки «графом» жил. Давно мы с ним не виделись. Обнялись, расцеловались.
— Давай выпьем за встречу, — говорит Валерка.